вас не воля, а своеволие: сильный грабит слабого; может отнять у него имение и самую жизнь. Искать же правосудия, по вашим законам, долго: дело затянется на несколько лет. А с иного и ничего не возьмешь. У нас, напротив того, самый знатный боярин не властен обидеть последнего простолюдина: по первой жалобе царь творит суд и расправу. Если же сам государь поступит неправосудно, его власть: как Бог, он карает и милует. Нам легче перенесть обиду от царя, чем от своего брата: ибо он владыка всего света“…»[62].

И здесь самое время вспомнить рассуждения С.С. Аверинцева о природе и сущности русской святости. Он писал, что последняя, «будучи православной, имеет предпосылки, общие для нее с византийской святостью», однако при этом «эмоциональная ее окраска иная: она отвечает впечатлительности молодого народа, куда более патриархальным устоям жизни, она включает специфические тона славянской чувствительности». В русской православной святости эпохи позднего Средневековья – раннего Нового времени (еще раз подчеркнем – время, переломное в нашей истории. – В. П.), продолжал философ, «контрасты «кроткого» и «грозного» типов святости… не опосредованы цивилизацией, как это в возрастающей мере происходило на Западе, и не транспонированы в «умственную» тональность, как в Византии, – они выступают с такой потрясающей обнаженностью и непосредственностью, как может быть, нигде». «Если святой грозен, – пишет дальше Аверинцев, – он до того грозен, что верующая душа может только по-детски робеть и расстилаться в трепете», и, напротив, если святой кроток, то его кротость «такая бездна, что от нее, может быть, еще страшнее». «Это два полюса единой антиномии, лежащей в самых основаниях „Святой Руси“», – приходит к выводу исследователь[63].

Продолжая развивать тему «грозной» святости, С.С. Аверинцев отмечал, что такой святости «по преимуществу ожидают от „святителей“ – епископов, наделенных церковной властью, которую трудно отделить от политической», ибо «власть должна внушать страх», быть жесткой, «крутой» (выделено нами. – В. П.). В качестве такого «крутого» святого Аверинцев приводит пример Иосифа Волоцкого – пример более чем яркий и характерный. Святой Иосиф в одной своей ипостаси выступает за беспощадное преследование еретиков и тех, кто вовремя не донесет на них, а в другой является перед нами в образе народного заступника и печальника, готового пожертвовать последним ради спасения малых сих и призывающего сильных мира сего поступать аналогичным образом[64].

Напрашивается прямая параллель между «крутым» Иосифом Волоцким и «грозным» царем. Оба они, говоря словами народной песни, «добре круты» и готовы, по словам Аверинцева, как крутые хозяева, без малейшего намека на чувствительность, строить совместную жизнь людей «на „грозе“, на крутой строящей воле, не знающей границ»[65]. Такой патриархальный «крутой» и действительно «грозный» царь, обладающий высшей властью судить и карать и внушающий страх «злым», в чем-то схожий с ветхозаветным Господом и пророками его, соответствовал, выходит, ожиданиям простого народа и потому прочно вошел в его память. В этом отношении судьба Ивана Грозного в народной памяти схожа с судьбой же Петра Великого. Петр, не менее крутой и грозный, чем его предшественник, так же является персонажем народных песен и сказаний, а вот ни его отец, заслуживший прозвище Тишайший, ни его дед в народную «историю» не попали.

Примечательно, но сам Иван, судя по всему, ощущал себя именно таким ветхозаветным грозным царем. Во всяком случае, в своем Первом послании к князю Курбскому он так и пишет, что «всегда убо царем подобает обозрительным быти, овогда кротчяйшим, овогда же ярым; ко благим убо милость и кротость, к злым ж ярость и мучение. Аще ли же сего не имея, то несть царь, царь бо несть боязнь делом благим, но злым»[66]. И далее Иван ссылался на знаменитое высказывание апостола Павла, содержащееся в его Послании к римлянам (Рим. 13: 3–4), о власти и отношении к ней. Для сравнения – сын боярский и по совместительству писатель, публицист и прожектер Иван Пересветов писал в конце 40-х гг. XVI в., что «не мощно царства царю без грозы держати» и что «как конь под царем без узды, так царство без грозы»[67]. Вряд ли было случайностью, что эти слова Пересветова совпали по времени с московскими волнениями летом 1547 г. и недовольством псковичей и новгородцев злоупотреблениями наместников и их служек, едва не переросших в бунт, аналогичный московскому.

Одним словом, даже если не обращаться к сухим строкам документов той далекой эпохи, а только лишь к одному историческому нарративу в разных его ипостасях (хотя бы и составленному трудами иностранных наблюдателей, не допущенных к политической «кухне» Русского государства и довольствовавшихся обрывками информации, сплетнями и слухами[68]), то у историков, писателей и публицистов будущих времен был выбор – поддержать ли «черную легенду», составленную настроенными явно недружелюбно по отношению к Ивану памфлетистами, равно русскими и иностранными, или же попробовать взглянуть и на личность первого русского царя, и на его царствование действительно sine ira et studio. И как будто на первых порах уклона в «обличительный» «дискурс» мы не наблюдаем. Так, если верить И.И. Голикову, Петр Великий весьма высоко ценил Ивана Грозного. «Сей государь, – заявил Петр, – есть мой предшественник и образец; я всегда представлял его себе образцом моего правления в гражданских и воинских делах, но не успел еще в том столь далеко, как он». И далее царь, по словам Голикова, сделал любопытное замечание: «Глупцы только, коим не известны обстоятельства его времени, свойства его народа и великие его заслуги, называют его мучителем»[69]. Согласимся, что высказывание это, даже если оно и не принадлежало Петру, более чем примечательное, тем более, если принять во внимание время, когда оно было сделано.

Приведем еще несколько примеров неоднозначного и непростого отношения к Ивану Грозному из XVIII века. М.В. Ломоносов в своем «Кратком российском летописце с родословием» характеризовал первого русского царя в следующих выражениях. «Сей бодрой, остроумной и храброй государь был чрезвычайно крутого нраву, – писал он, отмечая противоречивость характера Ивана, – которой первая его супруга, великая государыня царица Настасья Романовна умела своим разумом и приятностьми удерживать. После ея преставления обычай его совсем переменился; а особливо, что многие бояре, желая дочерей своих или сродниц видеть за государем в супружестве, разными смутами так дух его обеспокоили, что наподобие внезапной бури восстала в нем безмерная запальчивость. Неспокойных новогородцев казнил сей государь свирепым наказанием и царевича своего Ивана зашиб в крутом гневе, что после краткой болезни было смерти его причиною. По таким строгостям назван царь Иван Васильевич Грозным…»[70] Согласимся с тем, что в этой цитате, ярко характеризующей мнение русского