запас для чего-то предназначался, в нем был бы какой-то смысл, однако, согласно общей договоренности, резерв не должен опускаться ниже определенного минимума, что, по сути, его аннулирует. Отложить сто фунтов на черный день – вполне мудрое решение. Но решить, что последние сто фунтов я не потрачу, как бы ни нуждался, – то же самое, что вычеркнуть их из своего состояния или кому-то отдать. Именно так обстоит дело с банковскими резервами, раз они недоступны ни при каких обстоятельствах.

Требование, чтобы некая часть национального достояния хранилась в виде настоящего золота, – пережиток, несомненно, варварский. В частной коммерции внутри любой страны золото давно вышло из употребления. Уже до войны оно использовалось редко и в небольших количествах, а люди, выросшие после войны, точно не знают, как выглядит золотая монета. Однако по-прежнему считается, что финансовая стабильность каждого гражданина каким-то волшебным образом зависит от золотого запаса в центральном банке его страны. Во время войны, когда из-за подлодок перевозить золото стало опасно, абсурдность достигла своего апогея. Золото все еще добывалось в Южной Африке, где затем и хранилось, а страны договаривались, какая его доля принадлежит Соединенным Штатам, Англии, Франции и так далее. Почему тогда просто не договориться, что золото как бы выкопано, а на самом деле оставить его спокойно лежать в земле?

Теоретически золото хорошо тем, что защищает от нечестности правительств. Плохо то, что на практике не существует способа заставить власти держаться за золото в условиях кризиса, и поэтому они отказываются от него всякий раз, когда им это выгодно. Все европейские страны, участвовавшие в войне, обесценили свои валюты и таким образом списали часть своих долгов. Сославшись на инфляцию, Германия и Австрия полностью отказались от своего внутреннего долга. Франция снизила франк до пятой части прежней стоимости, уклонившись тем самым от выплаты четырех пятых всех государственных долгов, выраженных во франках. Фунт стерлингов стоит лишь около трех четвертей прежней стоимости в золоте. Только русские прямо заявили, что не отдадут долги, за что их хором осудили: все-таки отказ требует соблюдения определенных приличий.

На самом деле страны, как и люди, возвращают долги лишь тогда, когда им выгодно. Чисто правовая гарантия, вроде золотого стандарта в тяжкие времена не действует, а в остальное время просто не нужна. Частному лицу выгодно быть честным до тех пор, пока есть вероятность, что понадобится занять вновь; как только кредит исчерпан, бывает выгоднее скрыться. Положение правительств относительно собственных граждан отличается от отношений с другими странами. Подданные находятся в его власти, поэтому здесь нет иных поводов для честности, кроме как желания занять еще. Когда внутри страны занимать нечего, как в Германии после войны, правительство печатает деньги, чтобы обесценить валюту, и таким образом избавляется от внутренних долгов. Иное дело – задолженность внешняя. Когда русские отказались от выплаты долгов другим странам, на них ополчился весь цивилизованный мир и обрушилась жесткая враждебная пропаганда. Большинство стран не в состоянии противостоять подобным явлениям и потому к своим внешним долгам подходят с осторожностью. Именно этот факт, а отнюдь не золотой стандарт, гарантирует выплату предоставляемых стране кредитов. Гарантия, прямо сказать, ненадежная, и улучшить ситуацию сможет лишь создание международного правительства.

Мало кто отдает себе отчет в том, насколько экономические отношения зависят от военной мощи государства. Богатство стран создается отчасти благодаря навыкам ведения бизнеса, которые возможны исключительно при наличии вооруженных сил в море или на суше. Именно благодаря военному преимуществу голландцы отняли Нью-Йорк у индейцев, англичане – у голландцев и американцы – у англичан. Нефть, найденная в США, принадлежит американским гражданам, а нефть менее могущественных стран всеми правдами и неправдами достается одной из великих держав. Это достигается неявными методами, однако маячащая угроза войны всегда однозначно определяет исход любых переговоров.

То же происходит и в отношении валюты и долга. Когда в интересах правительства обесценить валюту или отказаться от выплаты долгов, именно так оно и поступает. Некоторые страны-кредиторы, правда, кричат о моральной обязанности возвращать долги. А дебиторы если и внимают им, то лишь из-за военного перевеса, а не этических соображений. Единственный способ обеспечить стабильную валюту – иметь если не фактически, то хотя бы формально одно мировое правительство, владеющее эффективными вооруженными силами. Такое правительство могло бы ввести в обращение валюту с постоянной покупательной способностью относительно средней товарной стоимости. Только тогда стабильность будет настоящей и не зависящей от золота, на которое суверенные государства не рассчитывают даже в периоды кризиса. Поэтому мнение о том, что стабильная валюта обеспечивается золотом, как ни крути, неверно.

Я неоднократно слышал от тех, кто считает себя убежденными реалистами, что цель деловых людей – разбогатеть. Однако, понаблюдав за такими «реалистами», я убедился, что они ослеплены сентиментальным идеализмом, который не позволяет увидеть самых явных фактов окружающего мира. Если бы деловые люди действительно стремились разбогатеть, а не удерживать других в нищете, мир очень скоро превратился бы в рай. В этом можно убедиться на замечательном примере банковских и валютных операций. Наличие стабильной валюты и гарантия безопасных кредитов, несомненно, отвечают интересам любого бизнесмена. Для достижения этих двух целей нужен только один центральный мировой банк и только одна валюта – бумажные деньги, удерживающие средние цены как можно более постоянными. Гарантией такой валюты будет не золотой резерв, а кредит мирового правительства с единственным финансовым органом – центральным банком. Это очевидно даже ребенку. Однако бизнесмены ни на чем подобном не настаивают. Причина? Так называемый национализм: бедность соседей куда важнее собственного обогащения.

Другая причина – в психологии производителя. Прописная истина, что деньги полезны, только если на них можно что-то купить, ничего не говорит ни уму ни сердцу многих. Чуть ли не при любой сделке продавец остается счастливее покупателя. Покупая ботинки, вы поддерживаете весь аппарат сбыта. Продавец обувного магазина чувствует себя победителем, в то время как у вас вряд ли возникает мысль: «Как хорошо, что я избавился от противных грязных бумажек, которые ни съесть, ни надеть, и вместо них приобрел замечательные ботинки». Покупки радуют нас куда меньше продаж. Исключение возможно лишь в ситуации дефицита. Сегодня покупатель картины «великого мастера» радуется больше, чем продавец. Зато сам «великий мастер», продав свою картину при жизни, без сомнения, радовался больше, чем покупатель. Главная психологическая причина такой любви к продаже, а не к приобретению, в том, что мы ценим власть превыше удовольствия. Не все, конечно. На свете хватает расточителей, предпочитающих короткую и веселую жизнь. Однако это справедливо в отношении энергичных, успешных людей, которые задают тон эпохе конкуренции. Раньше,