По свидетельству летописи, перед началом сражения Олег Святославич предлагал начать мирные переговоры, говоря своему союзнику: «Не пойдем против них, не можем мы противостоять четырем князьям, но пошлем со смирением к дядьям своим», но Борис Вячеславич отверг это предложение со словами: «Смотри, я готов и стану против всех». В этом летописном фрагменте показательно стремление оправдать одного из мятежных князей и возложить всю ответственность за принятое решение на другого, хотя отношение к Олегу Святославичу в «Повести временных лет», как мы еще увидим, также неоднозначное, балансирующее на грани положительной и отрицательной характеристики. Тем не менее Олег Святославич в дальнейшем играл весьма заметную роль в междукняжеских отношениях и даже стал родоначальником целой княжеской ветви («Ольговичей»), тогда как Борис Вячеславич потомства не оставил; поэтому составителю или редактору летописного рассказа было удобнее возложить всю ответственность за дальнейшие события на этого князя-изгоя.

Немало размышлений порождает и вопрос о том, каков мог быть мотив столь бескомпромиссной позиции Бориса? Предполагается, что в отличие от других представителей рода Рюриковичей он не имел владетельных прав, поскольку мог появиться на свет после смерти своего отца (подобные лица стали допускаться к наследованию только в середине XIV в.), но, даже если это было не так и после смерти отца в 1057 г. Борис остался малолетним, это ненамного увеличивало его шансы на приобщение к власти. По всей видимости, Ярославичи не позаботились об этом, что и вынудило его захватить власть в Чернигове, где, как мы знаем, его княжение было рекордно коротким. Из этого следует, что Борис вряд ли пользовался поддержкой черниговцев и рассчитывал занять черниговский стол, наследственные («отчинные») права на который принадлежали Олегу Святославичу. Скорее всего, Борис Вячеславич был заинтересован в возвращении «отчинного» стола в Смоленске, который был занят Владимиром Мономахом, поэтому, если «младшие» князья в 1078 г. имели в виду реализацию именно своих «отчинных» прав, компромисс со «старшими» князьями вообще был вряд ли возможен.

Сражение произошло под Черниговом в урочище Нежатина Нива 3 октября 1078 г. Его жертвами стали двое князей. «Первым убили Бориса, сына Вячеслава, похвалившегося сильно. Когда же Изяслав стоял среди пеших воинов, неожиданно кто-то подъехал и ударил его копьем сзади в плечо. Так убит был Изяслав, сын Ярослава. Сеча продолжалась, и побежал Олег с небольшой дружиной, и едва спасся, убежав в Тмутаракань». Тот факт, что удар сзади всегда бывает подозрительным, навел П.П. Толочко на мысль о том, что гибель Изяслава Ярославича была не случайной и в ней могли быть повинны сторонники черниговских князей или окружение Всеволода Ярославича. Однако вряд ли в гибели киевского князя следует видеть какую-то криминальную подоплеку: если бы это было делом рук приверженцев восставших князей, вряд ли летописец пренебрег бы упоминанием об этом, потому как во все время правления Всеволода Ярославича Святославичи фактически были поставлены вне закона. Автору летописного рассказа в этом случае имело бы смысл не выгораживать кого-нибудь из них, а дискредитировать окончательно, чтобы лишить прав на принадлежавшие им «отчины». Еще меньше предпосылок к устранению Изяслава было у его брата Всеволода, учитывая то, что начатое в 1077 г. сотрудничество между ними продолжилось при сыновьях Изяслава, что в противном случае вряд ли бы произошло.

Достаточно обратить внимание на летописное описание похорон погибшего князя: «И взяли тело его, привезли его в ладье и поставили против Городца, и вышел навстречу ему весь город Киев, и, возложив тело на сани, повезли его; и с песнопениями понесли его попы и черноризцы в город. И нельзя было слышать пения из-за плача великого и вопля, ибо плакал о нем весь город Киев, Ярополк же шел за ним, плача с дружиною своею: “Отче, отче мой! Сколько пожил ты без печали на свете этом, много напастей приняв от людей и от братьи своей. И вот погиб не от брата, но за брата своего положил главу свою”». Таким образом, очевидно, что для современников гибель Изяслава Ярославича была чистой случайностью — по крайней мере, никаких «теорий заговора» к жизни она не вызвала.

Куда больше информации к размышлению дает летописный некролог Изяславу Ярославичу, помещенный под тем же 1078 г.: «Был же Изяслав муж красив видом и телом велик, незлобив нравом, ложь ненавидел, любя правду. Ибо не было в нем хитрости, но был прост умом, не воздавал злом за зло. Сколько ведь зла сотворили ему киевляне: самого выгнали, а дом его разграбили, — и не воздал им злом за зло. Если же кто скажет вам: “Воинов порубил”, то не он это сделал, а сын его. Наконец, братья прогнали его и ходил он по чужой земле, скитаясь. И когда вновь сидел на столе своем, а Всеволод побежденный пришел к нему, не сказал ему: “Сколько от вас натерпелся?”, не воздал злом на зло, но утешил, сказав: “Так как ты, брат мой, показал мне любовь свою, возвел меня на стол мой и нарек меня старейшим себя, то не припомню тебе прежнего зла: ты мне брат, а я тебе, и положу голову свою за тебя”, — как и было. Не сказал ведь ему: “Сколько зла сотворили мне, и вот теперь с тобою случилось то же”, не сказал: “Это не мое дело”, но взял на себя горе брата, показав любовь великую, следуя словам апостола: “Утешайте печальных”. Поистине, если и сотворил он на свете этом какое прегрешение, простится ему, потому что положил голову свою за брата своего, не стремясь ни к большему владению, ни к большему богатству, но за братню обиду».

Понятно, что этот текст панегирического содержания был призван не только задним числом воздать хвалу погибшему князю, но и в определенной степени реабилитировать его, если не в глазах современников, то хотя бы в глазах потомков, сняв с него моральную ответственность за такие одиозные решения, как киевские казни 1069 г. В фактическом отношении текст панегирика, казалось бы, повторяет уже известную нам первую часть летописной статьи 1078 г., но если присмотреться к тексту внимательнее, то в нем можно обнаружить и принципиально новые элементы.

Если взять фразу, которая сказана Изяславом Всеволоду: «Так как ты, брат мой, показал мне любовь свою, возвел меня на стол мой и нарек меня старейшим себя, то не припомню тебе прежнего зла: ты мне брат, а я тебе, и положу голову свою за тебя», мы увидим, что в тексте представлена попытка представить отношения между братьями по иерархическому принципу — в соответствии с представлениями о приоритете «старейшинства», хотя ни в первой части статьи 1078 г., где помещен рассказ о переговорах Изяслава с Всеволодом в Киеве, ни в статье 1077 г., где рассказывается о заключении мира между братьями на Волыни, ни о чем подобном не говорится. Зато эта фраза как бы является иллюстрацией к уже знакомому нам «ряду Ярослава», что позволяет приурочить ее ко времени появления «Начального свода».

Считается, что работа над этим сводом началась вскоре после вокняжения в Киеве в 1093 г. сына Изяслава Святополка, старшего из оставшихся в живых внуков Ярослава; в его интересах было подчеркнуть свой приоритет перед остальными князьями, и прежде всего перед Владимиром Мономахом, для чего в качестве прецедента идеально подходил «Волынский компромисс» 1077 г., которому была придана определенная тенденция, несмотря на то что его интерпретация в летописи, как мы видели, первоначально была нейтральной. Впрочем, о взаимоотношениях Святополка и Мономаха речь еще впереди, пока же правителям «Русской земли» предстояло предупредить последствия произошедшей катастрофы, которая в «Поучении» Мономаха была описана весьма лаконично: «… Ходили мы в том же году с отцом и с Изяславом биться к Чернигову с Борисом и победили Бориса и Олега».