работаю семь дней в неделю и не падаю на колени при звуках грома. – Мне не хотелось продолжать тему онтологического аргумента, но я отдавал себе отчет в том, что для Тони понимание моего отношения могло определить дальнейшее развитие всего разговора. Какая-никакая осведомленность этого парня в шляпе в религиозных понятиях также наводила на мысль, что после произошедшего с ним в том самолете Тони провел немало времени в размышлениях о Боге и религии. Я также прекрасно осознавал, что, окажись я на месте Грэйдвелла, неизвестно, в какие религиозные дебри завели бы меня собственные размышления. Кроме того, мне никоим образом не хотелось оскорбить его чувств, что могло бы привести к молниеносному окончанию разговора, но и лгать тоже я не собирался.

– Все мы атеисты, – произнес Энтони, не обращаясь к кому бы то ни было, – пока не сталкиваемся с тем, что не объясняется разумом и наукой. А чудо? Откуда берется и чем научно объясняется чудо? Разве не религия есть способ принятия чуда? Религия появляется там и тогда, где и когда чудо не получается объяснить по-другому. Возьмем удачу. Что это – случайность или закономерность? Почему-то кто-то удачлив, а иной то и дело влипает в неприятности?

Тони снова глубоко затянулся. Я украдкой бросил взгляд на Уилла, безмолвно вопрошая, к чему ведет этот странный тип, но мой друг лишь едва заметно пожал плечами, отведя взгляд в сторону, говоря всем видом – общайтесь и наслаждайтесь.

– Мы видим лишь результат действия космических законов, – продолжал Грэйдвелл, – но не сами законы. В силу своего слабого развития и малой осведомленности мы не способны отличить случайность от закономерности. Если есть законы, по которым существует мир, то кто их придумывает? Быть может, этот вот внеконфессиональный Бог, Бог-математик?

Энтони смотрел на меня, не отрываясь, удерживая трубку в руке. Я понимал, что сейчас он старался поймать отголоски изменений в моем запахе, которые подсказали бы ему ответ без слов. Мне совершенно не хотелось углубляться в пустой спор на религиозные темы.

– Когда-то к божественному участию относили молнии с громом и смену дня и ночи, – тем не менее, напомнил я. – А сейчас за такие размышления быстро причислят к религиозным фанатикам. Я за то, чтобы не выносить поспешных суждений о причинах того или иного события, пока ему не будет найдено объяснение, описываемое математическими формулами, ведь именно в них и через них раскрываются тайны вселенной. Телеология уже давно подчинена математике.

– Математика начинается с аксиом и постулатов, – парировал Грэйдвелл. – С допущений. Евклида через две тысячи лет опровергает Лобачевский, Ньютона и Галилея – Эйнштейн со Шрёдингером. Ни одна из написанных формул не составляет первоистины, но работает лишь в рамках определенных допущений. Наука, какая-нибудь физика, может смотреть на остывший вулкан, наблюдать его каждый час каждого дня в течение тысячи лет, из чего сделать вывод, что он, по статистике, вулкан остывший. Математика запишет это в формулах. А вулкан возьми да пробудись. Конечно, и этому быстро найдут объяснение, а если оно не впишется в рамки старой парадигмы, ее запросто сменят на более подходящую. – Тони продолжал курить трубку, запивая иногда клубы дыма темным пивом. Уилл безучастно цедил свое. Видимо, разговор в таком ключе был ему не впервой.

– Статистика вообще страшная штука, – после паузы вновь заговорил Грэйдвелл. – До сих пор смотреть не могу современный прогноз погоды. Со всей их аппаратурой, измерениями, статистикой и математикой. Но ведь до сих пор тычут пальцем в небо! Моя бабка в деревне еще полвека назад интуитивно чувствовала, какая завтра будет погода – во всех тонкостях предсказывала, когда пойдет дождь, откуда будет ветер. Неграмотная была совершенно. Ни писать, ни читать не умела. А погоду одним местом превосходно чувствовала. – Тони хохотнул. – Алан, ну а как ты относишься к условному Джиму, который, убегаю от гепарда, перепрыгивает стофутовую пропасть? Это выпадает из статистики и не объясняется математикой и физикой.

– Вы с ним знакомы, Тони, с этим Джимом? – подстегнул его я. – Никто не видел того прыжка. Как относиться к тому, чего, вполне вероятно, вообще не было и быть не могло?

– Такие события происходят по наитию. Они не могут произойти в том мире, который тебе знаком. Но они порой происходят в окружающем мире, который ты продолжаешь не знать. Наитие, удача – это части тех законов, которые управляют окружающим миром. Но эти законы не описать формулами. Божественное, истинное нельзя обличить в слова, текст или формулы без потери части смысла или вообще искажения сути. Дотянуться до этих законов можно только через интуитивное понимание и восприятие, только тогда сохраняется смысл. На глубине нашего подсознания можно отыскать способности, которые позволят приблизиться к восприятию этих законов. А как добраться до этих способностей – беззаветной ли верой или непреклонной, несгибаемой волей, – никто не ведает, у каждого своя манера движения.

И снова он все сводит к религии.

– Не очень понимаю, при чем тут вера. Вера, какая бы то ни была, устанавливает шоры и навешивает ограничения в мышлении. Если Джим убегает от гепарда, то не вера в Бога поможет ему преодолеть пропасть, а банальный дикий страх и интуитивная реакция организма.

– Не только поступок, но любая мысль появляется не сама, ее рождение побуждено волей человека, именно воля определяет потенциал будущей мысли, саму возможность ее существования. Вера помогает определить траекторию воли, она не только и не столько ограничивает, сколько определяет шаблон волеизъявления. Наше подсознание способно на все без ограничений. Совсем другое дело, что никто толком не умеет им пользоваться.

Вера – шаблон волеизъявления? Что за отсебятина? Черт с ним, этим религиозным фанатиком, пусть говорит, что ему вздумается. Развивать эту тему мне казалось определенно неразумным. Да и голова уже начинала гудеть от столь потного табачного дыма.

– Друзья мои, – внезапно вмешался Уилл, – подсознание – самая загадочная тайна во вселенной. Подсознание – сама вселенная. Тони, дорогой ты мой человек, хочу все-таки попросить тебя рассказать Алану твою историю. Это, несомненно, выходит за грань привычного, и лично я воспринимаю это как проявление чуда. – Если Тони, как он утверждал ранее, мог по запаху определять эмоции, то сейчас, похоже, я источал такие неодобрительные миазмы, что даже Уилл прочувствовал мой настрой и поспешил сменить тему. – Алан, я уже ознакомил Тони с рукописью твоего деда, и мы обязательно поговорим об этом сегодня.

Я благодарно кивнул другу.

– Хорошо, Уилли. – Энтони скурил весь табак в трубке и принялся неспешно заправлять новую порцию. Его движения были четкими и выверенными, но нарочитые неторопливость с размеренностью