Шикарные махровые, резные, ажурные. Цветки полные, некоторые стебли так и клонятся к земле, словно не в силах держать тяжелые шапочки цветов – их приходилось поддерживать с помощью специальных держателей. Зато другие стоят прямо. Розово-белые, алые с прожилками, желтые с оранжевыми мазками, белоснежные, сиреневые и даже фиолетовые, словно школьные чернила.

Внезапно Ната услышала окрик. Обернувшись, она увидела охранника, который показывал ей куда-то за угол. Похоже, надо было свернуть туда. Ната так и сделала. Дорожка сразу же сделалась уже, цветов вокруг стало заметно меньше, и они были уже не такими изысканными. Никаких махровых тюльпанов и моря нарциссов. Обычная отцветающая уже форзиция, уронившая на траву всю свою золотистую красоту, и спирея, белеющая длинными, спускающимися к самой траве ветками.

– Мне к служебному ходу. Как это я сама не сообразила! Поперлась господской дорогой, вот дуреха!

На крыльце Нату уже ждала женщина лет сорока пяти. Она молча смотрела на приближающуюся к ней Нату, не делая ни малейшей попытки заговорить или как-то поприветствовать вновь прибывшую.

Нате пришлось заговорить первой.

– Доброе утро, – улыбнулась она. – Вы – Антонина?

– Меня зовут Клавдия, – отчеканила эта особа, даже не попытавшись ответить на улыбку. – Я старшая над домашней прислугой. И, если хозяева тебя возьмут, главная для тебя буду именно я!

Ната кивнула. Она была не против.

– Сейчас я проведу тебя к Антонине Николаевне. Никаких Антонин! К хозяевам обращаться только по имени и отчеству. Усекла?

– Усекла.

– Тогда марш за мной!

Приведя Нату в небольшой холл, она заставила ее переобуться, выдав тапочки вроде тех, что дают в отелях или поездах. Они были из простенькой махрушки и вряд ли могли прослужить долго. Но они были запакованы в целлофан, и было ясно, что ими никто не пользовался. В ящике было еще множество таких упаковок, и Нате внезапно стало интересно: если ее не примут, сможет она взять тапочки с собой?

– Ты что, заснула?!

Окрик подействовал. Ната быстренько переобулась, сняла свою курточку, и они прошли на второй этаж. Дом был не то чтобы особенно велик. Никакого сравнения с хоромами самого Валентина Петровича. Тут все было куда проще и доступней для жизни. И все же на втором этаже Ната насчитала шесть дверей. Но, возможно, за одной из них была ванная комната, а за другой туалет или подсобка. Машинально Ната отметила, что одна из дверей отличается от остальных. Первые пять были самыми обычными, а шестая оказалась металлической. Мысленно представив себе план дома, Ната поняла, что железная дверь как раз и ведет в ту комнату, в которой окна были заложены кирпичом.

Но Клавдия уже постучала в одну из обычных дверей.

– Войдите, – раздался слегка надтреснутый голос из глубины помещения.

И Клавдия кивнула Нате, приглашая ту войти. Девушка вошла. Сперва она удивилась царящей в комнате полутьме. Потом поняла, что окна до сих пор задернуты плотными шторами.

– Это ты служила у Абрамовых целый год?

Все тот же голос шел от огромной кровати, на которой в ворохе подушек и одеял возлежала пожилая и очень упитанная женщина. На голове у нее был чепец. Ночная рубашка покрыта многослойным кружевом. Сама обстановка комнаты казалась вырванной откуда-то века из девятнадцатого. Этакая мелкая помещица, принимающая прислугу у себя в спальне. Лицо у «помещицы» оказалось одутловатым и какой-то неправильной формы, словно бы его долго мяли, стараясь придать округлость, да так и не сумели и бросили это дело, оставив вмятины и выпуклости там, где им быть совсем было не нужно.

– Что же ты молчишь? Или ты немая?

– Да. То есть нет.

– И как тебя понимать?

– Да, я служила у Абрамовых. Нет, я не немая.

– Они мне писали про тебя. Очень хвалили. Мне ты не кажешься такой уж расторопной. Но я беру тебя с испытательным сроком. Что у тебя с лицом?

А что у нее с лицом? Ната хотела задать этот вопрос, но сообразила, что Антонина имеет в виду синеву вокруг глаз, которая все еще сохраняла свою сочность.

– Неудачный макияж.

– Смой. Ты похожа на больную сову.

– Хорошо.

Антонина осталась довольна.

– Скажешь Клавдии, чтобы она все тебе растолковала про твои обязанности. Иди.

И Ната вышла, так и не составив твердого мнения об этой Антонине. Но тяжелый запах лекарств, который витал в спальне женщины, говорил о том, что она явно нездорова. И все-таки здорова или нездорова, а комнату проветривать надо. Свежий воздух куда полезней, чем собственные бактерии, которыми приходится дышать женщине.

– Взяли?

– Да. С испытательным сроком.

– Поздравляю. Значит, раньше работала у Абрамовых? И как они поживают?

– Уехали.

– Все?

– Все.

Ната боялась, что неугомонная Клавдия поинтересуется, куда это отправились господа Абрамовы.

Но Клавдия вместо этого спросила:

– И Юрий Захарович уехал? И Елена Станиславна?

– Да, – ответила Ната.

В душе она проклинала Романа, который не догадался снабдить ее подробным перечнем членов семьи Абрамовых. Хорошенькое дельце, если сейчас выяснит, что Ната вовсе не помнит имен людей, у которых проработала целый год.

А Клавдия все не унималась.

– Галина Стефановна тоже с ними укатила?

Ната кивнула.

И, чтобы предотвратить шквал новых вопросов, спросила сама:

– А что с хозяйкой? Она больна?

– Увы, Антонина Николаевна немного приболела. Нервные переживания подкосили ее здоровье. Она почти не выходит. Но тебя это не должно касаться. В верхние комнаты тебе путь закрыт. Тебя касается лишь грязная посуда на кухне, пыль в нижних помещениях и… Пожалуй, пока с тебя хватит. Когда освоишься, прибавлю тебе еще работы.

И Ната была препровождена на кухню, где обнаружила гору грязной посуды, оставшейся после завтрака домочадцев. На кухне была еще одна женщина. С пухлыми румяными щечками, жизнерадостная и кругленькая, какой может быть только повариха. Она радостно приветствовала появление Наты:

– Как хорошо-то! Принимайся быстрей за посуду. А мне недосуг, мне с обедом бы управиться.

На плите уже булькали три кастрюли и шкворчала сковородка, на которой обжаривался лук, распространяя вокруг себя одуряющий аромат. Ната сглотнула слюну. Она вышла из дома, так и не успев позавтракать. Думала, что перекусит где-нибудь в дороге той курицей, которую отдала собакам, но ехала она вместе с Романом. А лакомиться на его глазах остатками вчерашнего ужина ей показалось как-то неловко. Наверняка Роман привык завтракать совсем в иных условиях, и ничто не помешало бы ему съязвить насчет того, как это происходит у Наты.