виде крови дурели. Говорили, что единственный способ утихомирить Криксина — это ударить его со всей силы по голове. Или позвать старушку-мать — совсем плохенькая, все же кое-как она сыночков своих сдерживала. Но лопатой по голове было надежнее. Череп у братьев был на редкость крепкий, и многочисленные «утихомиривания» особого вреда им не причиняли, во всяком случае, внешне.

Один из братьев даже отсидел в колонии для, малолетних, когда подростком кого-то покалечил; Второй буянил, но без брата уже не с тем размахом. Когда тот вернулся, оба за старое взялись. К тому, времени мать их умерла, и увещевать бешеных братьев стало некому. В конце концов один из братьев спьяну убил человека. Не в Шилиханово, а в другой деревне. Пятнадцать лет все радовались, потому что оставшийся Криксин вроде как остепенился. То есть не сильно дрался, даже работать пытался. У него появилась женщина, стали они в родительском доме хозяйство вести. Правда, он со своей сожительницей выпивал и дрался, но не до крови, а, можно сказать, полюбовно.

Когда убийца вернулся домой, брат ему, конечно, уже не сильно рад был, особенно его сожительница сокрушалась, что хозяйство надо с кем-то делить. Но сначала вроде оба тихо себя вели. Так полгода где-то прожили, до зимы дотянули.

А потом настали новогодние праздники. Большинство шилихановцев стараются к родне уехать, в поселки. Так что не сразу обнаружили, что из криксинского дома давно никто не выходил, снег не чистил, печь не топил. А может, и радовались тихонько, что полоумных братьев не слышно, не видно, никому праздничное настроение не портят.

Неизвестно, сколько бы еще так продолжалось, если бы внезапно в криксинском доме не начался пожар. Здесь пожар — самое страшное. Если вовремя не затушить, вся деревня в пламени погибнуть может. Все местные сообща схватились и до приезда пожарных огонь потушили. Всего-то только кухня выгорела.

Бросились в дом Криксиных искать, тут-то и предстало жуткое зрелище. По-видимому, братья отмечали Новый год, да вышла у них ссора. Отсидевший убийца схватил топор и брата с его сожительницей порубил на куски. А потом... Непонятно. Может, протрезвел, может, скрыться захотел... Топор бросил, а тот упал лезвием кверху. Вот убийца споткнулся и прямо лицом на лезвие.

Жуткая смерть. Причем случилось все задолго до пожара. Печь остыла, дом выстудился. Тем страннее, что пожар начался. Откуда, с чего? Но если бы не это, только по весне их обнаружили бы.

Приехала полиция, трупы увезли, дом опечатали. Выяснилось, что никакой родни у Криксиных нет, а у жсшципы, что с ними жила, вообще документов не оказалось.

Понятно, что никому такой проклятый дом не нужен. Так и стоит заброшенный, ненужный, полуобгоревший. Страшный. Туда даже молодежь местная не суется, не смеет.

— А разве такое возможно, чтобы упасть на топор и зарубиться? Разве он может лежать острием вверх?

— Местные утверждают, что так сказала полиция. Никого другого там точно не было, никаких следов. И деревенские бы знали. Но к Криксиным никто не ходил чужой.

— Все равно подозрительно!

— Блин, Сонь, ты что, детектив? Это старая история, ей сто лет в обед!

Но Соню было не унять.

— А давайте пойдем на этот дом посмотрим!

И мы пошли. Ведь нечестно, что мы с Лерой специально летом ходили на криксинский дом смотреть и ужасаться, а Сонька не видела.

Правда, перчатки наши так и не высохли до конца, но мы решили держать руки в карманах. В конце концов, не сахарные, не растаем.

Вадимка, очевидно, среагировал на дикий визг калитки, поэтому тут же прибежал, вроде и быстро, но все равно будто с ленцой. Он сопровождал нас все время прогулки, то забегая вперед, то возвращаясь и наматывая вокруг круги. Не хотелось думать, что он просто пасет свою добычу.

Скрип снега под нашими валенками единственный нарушал царившую в деревне тишину. От нее даже звенело в ушах. Мы инстинктивно понижали голос, когда разговаривали, уж очень кощунственно звучали наши перекрикивания и хохот среди деревенского безмолвия. Если и был тут кто живой, телевизор он не смотрел, радио не слушал и печь не топил. Или просто это мы такие глухие. И невнимательные.

Но больше всего поражало молчание собак. Летом их тоже было немного, но иногда они все же голос подавали. Или нет? Я никак не могла вспомнить, потому что специально никогда внимания не обращала. Во всяком случае, зимой они то ли разленились, то ли чужими нас не считали и игнорировали, то ли сдохли все разом. Но на чужого-то пса должны были хоть чуть-чуть гавкнуть!

Соня, правда, уверяла, что слышала что-то вроде лая, но из-за наших с Лерой воплей невозможно ничего разобрать. И снег под ногами скрипит чрезмерно громко.

С другой стороны, Вадимка тоже бегал совершенно беззвучно. И не лаял. Может быть, это была такая особенность местных собак в зимнюю пору. Или их не слышно точно так же, как не видно из-за сугробов, что творится на участках за заборами, тоже щедро украшенными снежными шапками. Просто поразительно, что никто из местных нам до сих пор не встретился. Может, как Анисимовна, дома на печи впали в зимнюю спячку, кто их знает.

А что печного дыма нет, так Лера твердо заявила: это потому что топят ранним утром, а потом экономят дрова. И может, у них вообще электрообогреватели, а трубы — для красоты.

Криксипский дом, расположенный почти на самом краю деревни, был, как и все прочие, завален снегом, только, казалось, еще больше, чем остальные. Дело даже не в нерасчищенной дорожке, а в какой-то особенной высоте сугробов, слишком большой снежной шапке на крыше. Словно на этот заброшенный участок специально скидывали снег если не со всей деревни, то уж от