– Подожди здесь, – сказал я.

Я поднялся наверх, в комнату учителя. Он ещё спал; его грудь медленно вздымалась и опадала. Я не стал его будить, а просто оставил на столе рядом с кроватью кусочек яблочного пирога. Вернувшись в лавку, я положил открытый куб на прилавок рядом с книгой мистера Галилея – там, где мастер Бенедикт обязательно его увидит.

Том всё ещё поглаживал шиллинг.

– Что ты будешь с ним делать?

– Не знаю, – ответил я. – Может, пойду и поищу лучшего друга, который посоветует, как его потратить.

– Я лучший друг!

– О? Ну, и как ты думаешь, что купить?

– Может, замороженные сливки? – с надеждой спросил Том.

– Сегодня? И так холодно.

– Я люблю холод.

– Ты недавно сказал, что ненавидишь его.

Том изобразил возмущение.

– Я никогда такого не говорил!

– Ладно.

Том просиял.

– Но надо сберечь пенни, – прибавил я.

– На что? – спросил он.

– Как на что? – я ухмыльнулся. – На яйца.

* * *

Шиллинг – это много денег, но в день праздника деньги исчезают быстрее, чем вы можете ожидать.

Ближе к полудню дождь прекратился. Вымощенные булыжником улицы были покрыты грязью, и, поскольку дождь не помог вычистить водостоки, они воняли так же жутко, как и всегда. Однако тучи разошлись, и город осветился солнцем. Повсюду висели полотнища ткани, растянутые между балконами, – разноцветные, узорчатые, они были украшены гербом короля. Толпы заполоняли улицы; люди толкались, стремясь поглазеть на достопримечательности, сады и праздничные представления: тут были артисты, жонглёры, акробаты, музыканты и даже танцующие лошади. И пусть сегодня был день отдыха, это не касалось уличных торговцев. Они высыпали на улицы и каркали, словно вороны, пытаясь всучить за огромные деньги праздничные товары, которые в ином случае люди ни за что не купили бы.

Я в жизни своей ничего не покупал, поскольку у меня никогда не было денег. Те несколько фунтов, что я унаследовал в детстве, владельцы приюта припрятали и затем оплатили мой вступительный взнос в гильдию. Так я стал учеником, а ученики не получают жалованье. Что касается Тома – его родители продали немало пирогов, но Тому ничего не перепало, ибо его отец был прижимистым – и твёрдым, как зад епископа.

Итак, шиллинг разошёлся. Первые четыре пенни я потратил на две порции апельсиновых замороженных сливок. Кондитер даже позволил нам изготовить их самостоятельно. Том яростно крутил ручку мешалки, которая взбивала сливки с молоком, сахаром и апельсиновой водой, – в ведре, погружённом в подсоленный лёд. Это было так вкусно, что я купил третью порцию, на сей раз с мёдом и лимоном, и мы с Томом поделили её пополам. Затем два пении ушли на солёную лакрицу и горсть жевательного чикли, привезённого прямиком из Нового Света. Ещё два – на обед: горячая ягнятина с пряным картофелем и горохом в чесночном масле. Итак, осталось два медяка. Один предназначался для покупки полудюжины тухлых яиц, другой прожигал дыру в моём кармане.

Яйца, конечно, нужны были не для еды. В День королевского дуба каждый носил на одежде дубовую веточку, празднуя возвращение нашего монарха Карла II – весёлого короля; Господь спас его жизнь, когда он прятался на дубе от изменников-пуритан. По прошествии десяти лет изгнания и невзгод наш король вернул себе трон в 1660 году – после смерти тирана Оливера Кромвеля и падения правительства жестоких, суровых пуритан. Теперь в Лондоне снова можно было устраивать праздники и веселиться.

Сегодня дома могли сидеть только самые скучные люди – ну, и, я полагаю, пуритане. Думаю, им было неприятно видеть, как дети танцуют вокруг майских шестов, а возглавляющая их девушка размахивает дубовым посохом с надетым на него выбеленным на солнце черепом пуританина. Как и всем остальным, пуританам следовало носить на груди веточку дуба – иначе они рисковали, что их закидают всякой гадостью. В основном для этой цели использовали гнилые фрукты и овощи. Ну, и грязь, разумеется. Но я всегда полагал, что наилучший эффект производят тухлые яйца.

Проблема заключалась в том, что за три года, прошедшие с возвращения короля, все уже усвоили урок. Никто не осмеливался выходить на улицу без дубового украшения. Один раз нам почти повезло: у какого-то джентльмена его веточка отвалилась от камзола. Но к тому времени, как мы пробились к нему, он успел поднять её из грязи и вернуть на место, предварительно получив удары пятью снарядами: четыре помидора и луковица.

К концу дня я окончательно потерял надежду.

– Это ужасно. И что мне теперь делать с полудюжиной тухлых яиц?

– Может, использовать для одного из ваших лекарств? – предложил Том.

Я собирался было возразить, но замолк на полуслове.

– В чём дело? – спросил Том.

Дело было в Натаниэле Стаббе. Я увидел его на другой стороне Ломбард-стрит. Он проталкивался сквозь толпу, отпихивая детей, когда те подходили слишком близко к его серебряной трости.

У меня закипела кровь. Мастер Бенедикт утверждал, что на него напал не Стабб. Я не до конца поверил ему, и, честно говоря, это не имело значения. Я жаждал мести. А сейчас у меня были и возможность, и жертва.

Я бросил взгляд на его грудь – и не сумел сразу поверить в свою удачу. Ещё один подарок на день рождения – на этот раз от самого Бога.

Я схватил Тома за руку.

– Он не носит дуб!

– Вообще-то носит. – Том ткнул пальцем.

Я сник. Дуб действительно был. Абсурдно маленькая – какая-то жалкая – веточка болталась на груди Стабба. Булавка ослабла, и ветка едва держалась на камзоле.

Едва держалась?..

Том знал этот мой взгляд.

– Нет-нет-нет.

– Да-да-да, – сказал я.

– Нечестная игра.

– Бог рассудит, – отозвался я. – А теперь иди и сбей ветку.

В глазах Тома мелькнула паника.

– Я? Ни за что!

– Мне нельзя. Он знает, кто я такой. Ну, на самом деле, наверное, снова забыл… но всё же.

– Если он знает тебя, то может знать и меня, – сказал Том. – Забудь об этом.

– Пожалуйста, – заканючил я. – Ну пожааалуйста! Он уходит.

Но Том скрестил руки на груди и не двинулся с места.

И тогда у меня возникла идея. Отличная идея.

Я побежал вперёд. Том нехотя последовал за мной. На углу трое местных мальчишек лет девяти-десяти играли в рыцарский турнир, мчась навстречу друг другу с копьями из кленовых веток. Девочка того же возраста сидела на ступенях рыбной лавки; запах, казалось, не волновал её. Она наблюдала за «турниром», накручивая на палец прядь каштановых волос и гладя серую дворовую кошку, мурлыкавшую у неё на коленях.