Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А на кладбище мертвые, внимательно слушавшие весь этот разговор, принялись тревожно перешептываться про новую рождественскую елку и неминуемое секс-шоу.
Они все это уже слышали, мертвые, — плач детей, причитанья вдов, признанья, проклятья, вопросы без ответа; безрассудные вызовы на День всех святых, бред алкашей — те заклинали призраков или просто извинялись за то, что дышат; ведьм-абитуриенток, воспевавших безразличных духов, и туристов, натиравших старые надгробья бумагой и углем, — словно собачки царапались, просились в могилы. Похороны, конфирмации, причастия, венчания, кадрили, инфаркты, школьные дрочки, поминки наперекосяк, вандализм, «Мессию» Генделя, рождение, убийство, восемьдесят три мистерии, восемьдесят пять живых картин на Рождество, дюжину невест, которые гавкали тафтяными морскими львами, пока шаферы вправляли им по-собачьи, не отходя от могильных плит, а время от времени — парочки, коим требовалось что-нибудь темное, с ароматом сырой земли, иначе половую жизнь никак не взбодрить… В общем, мертвые слышали все.
— О да, о да, о да! — выкрикивала Молли, оседлав городского констебля, который елозил по неудобному ложу из пластиковых роз в нескольких футах над усопшей учительницей.
— Они всегда считают себя первыми. Ууууу, давай сделаем это на кладбище, — сказала Бесс Линдер, которой муж с последней трапезой подал чай из наперстянки.
— Я знаю, у меня только на этой неделе на могиле три использованных презерватива, — ответил Артур Таннбо, фермер-лимоновод, скончавшийся пять лет назад.
— А откуда вы знаете?
Слышали-то они все, вот со зрением было не очень.
— По запаху.
— Омерзительно, — сказала Эстер, та самая учительница.
Мертвых шокировать трудно. Поэтому омерзение Эстер было притворным.
— Что за гомон? Спать не даете. — Малькольм Каули, торговец антикварными книгами, инфаркт миокарда за чтением Диккенса.
— Тео Кроу, констебль, и его чокнутая женушка занимаются непотребством на могиле Эстер, — ответил Артур. — Могу поспорить, она не пьет свои медикаменты.
— Пять лет как женаты — и до сих пор непотребствуют? — После смерти Бесс встала на весьма антиматримониальные позиции.
— Супружеский секс — это так банально. — Снова Малькольм — как всегда, скучая и в провинциальной, захолустной смерти.
— А вот от посмертного я бы не отказался, — подал голос Марти Поутру, лучший диск-жокей радио ГРОБ с пулей в голове: одна из первых жертв грабежей автотранспорта еще в те времена, когда эфиром правили волосатые банды музыкантов. — А то сплошные дразнилки в могилке, не согласны?
— Вы ее только послушайте. Вот кому бы косточку заправить, — сказал Джимми Антальво, который поцеловался со столбом на своем «кавасаки», а потому остался навеки юным.
— Которую? — хмыкнул Марти.
— А новая елка — на слух очень мило, — сказала Эстер. — Спели бы в этом году они «Доброго короля Венцеслава».
— Если споют, — высказался заплесневелый книготорговец, — я законно в гробу перевернусь.
— Губу раскатал, — заметил Джимми Антальво. — Черт, по-моему, я тоже.
Мертвые не ворочались в гробах — они вообще не шевелились, да и разговаривали только друг с другом — безвоздушными голосами. Они спали, изредка просыпались и подслушивали, перекидывались словечком-другим, а в конце концов не просыпались уже никогда. Бывало, вечный сон смаривал их лет через двадцать, бывало — через сорок, но никто не помнил, чтобы голос доносился из более глубокой древности.
А в шести футах над ними Молли аккомпанировала своим последним оргазмическим взбрыкам вот чем:
— ОХ — КАК — Я — ВЫ — МО — Ю — ТВОЙ — «ВОЛЬ — ВО» — КО — ГДА — ПРИ — Е — ДЕМ — ДО — МОЙ! ДА! ДА! ДА!
После чего она выдохнула и рухнула Тео на грудь, чтобы перевести дыхание.
— Я не понимаю, что это значит, — сказал Тео.
— Это значит, что я вымою тебе машину.
— О, значит, это не эвфемизм. Вроде как «вымыть старый „вольво“», мырг-мырг, тыц-пыц.
— He-а. Это твоя награда.
Теперь, когда они закончили, Тео уже не мог игнорировать пластмассовые цветы, впившиеся ему в обнаженные тылы.
— Я думал, моя награда — вот это. — Он провел руками по голым бедрам по обе стороны от себя, дойдя до ямок в дерне, оставшихся от коленок Молли, и потрепал ее волосы, разметавшиеся по его груди.
Молли оттолкнулась и посмотрела на него сверху вниз:
— Нет, это была награда за то, что помог мне с елкой. А вымыть машину — награда вот за это.
— A-а, — сказал Тео. — Я тебя люблю.
— Ох, кажется, меня сейчас стошнит, — раздался новопреставившийся голос из-за рощицы.
— Кто у нас новенький? — поинтересовался Марти Поутру.
Затрещала рация на поясе, обвившем колени Тео:
— Констебль Хвойной Бухты, прием. Тео?
Служитель закона неловко приподнялся и нажал тангенту:
— Чего, Диспеч?
— Тео, у нас два-ноль-семь-а на Вустерской, шесть-семь-один. Жертва, одна, подозреваемый до сих пор может быть поблизости. Я отправила два патруля, но им до вас двадцать минут.
— Буду на месте через пять, — ответил Тео.
— Подозреваемый — белый мужчина, шесть футов с лишним, длинные светлые волосы, одет в черный плащ или пальто.
— Понял, Диспеч. Уже еду. — Тео пытался натянуть штаны одной рукой, другой сражаясь с рацией.
Молли уже была на ногах, голая от пояса и ниже; мокасины и свернутые джинсы она прижимала к себе левым локтем. Правую руку она протянула Тео.
— Что такое два-ноль-семь?
— Черт его знает, — ответил Тео, позволив ей поднять себя с ложа из роз. — Либо попытка киднеппинга, либо опоссум с пистолетом.
— У тебя пластиковые цветочки на задницу налипли.
— Вероятно, первое. Про стрельбу она ничего не сказала.
— Нет, оставь. Тебе идет.
Тео делал по Вустерской улице полсотни миль в час, когда из-за дерева на проезжую часть выступил светловолосый человек. «Вольво» только что подбросило на асфальтовой заплатке, поэтому решетка радиатора была нацелена вверх и попала человеку выше колен, отчего тот подлетел в воздух и рухнул перед самой машиной. Тео встал на педаль тормоза, антиблокираторы забились в падучей, но блондин успел оказаться под колесами «вольво», и внизу тошнотворно захрустело и застучало — части тела рикошетили в ниши шасси.
Когда наконец машина остановилась, Тео глянул в зеркальце: блондин перекатился еще разок и замер, осиянный красным светом стоп-сигналов. Выскакивая из машины, констебль сорвал с пояса рацию и совсем было приготовился вызывать «скорую», когда фигура на дороге начала приподниматься.