И именно в этот столь многообещающий момент на ее пути появилась эта «невинная овечка».

На сегодняшнем празднике, весело хохоча с французом, забавно искажающим английские слова, Кетлин в глубине своей мелкой честолюбивой души скрывала зародившуюся ненависть к Софи.

Все в этой так приглянувшейся Вассону светловолосой красавице казалось ей отвратительным и лживым. И бесхитростное выражение голубых глаз, и пухлый с чуть выпяченной, как у ребенка, нижней губой рот, и белизна кожи, и поразительная раскованность на подиуме, и эта нашедшая на нее теперь скромность, смущающая и явно сводящая Вассона с ума.

Он влюбился в Софи — в этом не было сомнений. Не заметить произошедшей в нем перемены не мог никто, даже Луиза, безмозглое создание, хорошо разбирающееся лишь в стрижках и способах укладки волос. Кетлин слышала, как в дамской комнате она говорила одной из манекенщиц, что «находит Вассона и Софи парочкой просто супер».

Просто супер! Ха! Кетлин казалось, что мир сошел с ума. Она была уверена, что черноволосому высокому Филипу Вассона подходит непременно брюнетка, непременно худенькая, непременно с длиннющими ногами. То есть она.

Софи, естественно, тоже не страдала избыточным весом, но была ниже Кетлин на восемь сантиметров и обладала, на ее взгляд, какой-то чрезмерно натуральной, до противного «чистой» красотой.

Где-то в глубине души Кетлин осознавала, что проигрывает Софи по всем статьям. И от этого злилась сильнее, еще старательнее убеждала себя, что главное в манекенщице не полная грудь, белая кожа, пухлые губы и артистизм, а ноги, что называется, от самых ушей и внешний лоск, умение произвести впечатление шикарности.

А еще хитрость и стремление во всем быть первой. Но и этими качествами, она была уверена, Софи не могла ни с кем сравниться. Корчит из себя святую невинность, а на самом деле шельма, каких поискать, кипя от негодования, думала про соперницу Кетлин. Подкралась к бедняжке Вассону на мягких лапках, свела с ума, а теперь, чтобы сильнее его разжечь, прикидывается растерянной. Мерзавка!

Ей хотелось вскочить со стула, подбежать к танцующим Вассону и Софи, расцарапать ненавистной сопернице, разбившей ее мечты, белоснежную кожу, оттаскать за волосы, опозорить. Или каким-нибудь замысловатым способом заставить прямо сейчас показать и Вассону, и всему свету свое истинное — отвратительное, как она была убеждена, — лицо.

Медленная мелодия сменилась быстрой. И Кетлин краем глаза увидела, как Филип, поцеловав руку Софи, повел ее к столу.

— У меня созрел тост! — воскликнула, привлекая всеобщее внимание, Франсин Дюмон. — Выпьем за молодость, талант и гармоничные союзы!

До отеля в этот вечер Софи довез Вассон. Простились они мило и трогательно. У двери ее номера продолжительно и красноречиво посмотрели друг на друга, затем он взял ее руку, медленно поднес к своим губам, поцеловал с нежностью, от которой у Софи потемнело перед глазами, и прошептал:

— Сегодня был лучший день в моей жизни, Софи. Я очень надеюсь, что он — только начало моего настоящего счастья. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — пробормотала Софи, с трудом шевеля пересохшими от волнений губами.

Минуту спустя она стояла, прижимаясь спиной к закрытой двери номера и прислушиваясь к звуку удаляющихся шагов, кажущемуся ей божественной музыкой. Когда все стихло, Софи медленно сползла на пол и в полной темноте заплакала от переполняющей ее душу неземной радости.

Я не верю, не верю в это, твердила она, утирая ладонями слезы. Такое возможно только в сказках. Мы танцевали, он восхищен мною, считает, что лишь благодаря мне этот показ прошел так блистательно, и надеется, что его счастье сегодня только начинается. Только начинается… Что это значит?

Прирожденное женское чутье услужливо подсказывало ей, что могут означать слова Филипа Вассона, но она не осмеливалась ему верить, боясь разочарования. И продолжала размышлять о том, что он имеет в виду и каким представляет свое счастье…

А вообще-то не надо ломать голову над тем, что ждет впереди, решила Софи, когда слезы высохли и наступило некоторое успокоение. Все равно раньше времени я не узнаю ответы на эти вопросы. Пусть все идет своим чередом. Главное — уметь радоваться тому, что уже имеешь.

Она поднялась с пола, прошла в спальню, скинула с себя пальто и длинное вечернее платье, улеглась на кровать и, уютно подложив под голову руку, предалась воспоминаниям.

Перед глазами снова возник подиум в зале Школы изящных искусств, вышедший на него по окончании показа Вассон… Вот он идет к ней, берет за руку, они вместе направляются к самому краю… Вот Филип обнимает ее за талию, привлекает к себе, прикасается к ее щеке своей щекой — теплой, гладко выбритой, с твердой, мужественно очерченной скулой…

Софи воспроизвела в памяти эти мгновения настолько живо, что испытала те же самые, что и тогда, ощущения — потрясение, оцепенение, возбуждение и даже страх. Сколько раз за предыдущие годы в ее воображении возникали подобные сцены, сколько раз она видела себя на подиуме в нарядах Вассона, стоящей рядом со своим кумиром, делящей с ним радость успеха. Сегодня все случилось в жизни, и от благодарности к судьбе у нее перехватывало дыхание.

Потом ей вспомнилось, как неловко она себя чувствовала в ресторане, как по-идиотски выглядела, объясняя Филипу причину своего состояния. Но стыда, смущения, желания повернуть время вспять и что-то исправить в ее душе не появилось. Ни самой малости.

Потому, наверное, что Филип отреагировал на эти ее странности на редкость заботливо и чутко. Потому что ни разу не посмотрел, наблюдает ли кто-то за ними в это мгновение, не побоялся показаться смешным.

Почему он так относится ко мне? — опять задумывалась Софи. Неужели…

Окончить свой вопрос, даже не произнесенный вслух в этой темной комнате, где, кроме нее, никого не было, она не отважилась. Будто боялась, что в таком случае то ощущение в ее душе, для которого не существовало названия, ибо в нем слились воедино и страсть, и боязнь, и томление, и предчувствие чего-то светлого, безвозвратно исчезнет, оставив вместо себя нестерпимую пустоту.

Софи не знала, как долго пролежала, не разбирая постели, не укрываясь… Может, минут десять, может, два часа. Следовало подняться, принять душ, вынуть шпильки из уложенных в прическу волос, надеть ночную сорочку. Но сил не было, а главное, не было желания смывать с себя следы прикосновений Филипа Вассона…

«Между прочим, вдвоем вы потрясающе смотритесь» — отдаленным эхом прозвучали в ее затуманившемся сознании слова Франсин Дюмон, когда Софи уже забывалась в теплых объятиях Морфея.

Отвезя Софи в отель, Вассон, несмотря на страстное желание остаться наедине со своими мыслями, направился обратно в ресторан. Добрая половина его гостей продолжала веселиться. Не вернуться к ним он не мог.

Ему казалось, что вид разодетых, подвыпивших, кривляющихся друг перед другом людей подействует на него раздражающе, ослабит то чувство, которое жило в нем с момента знакомства с Софи Лоринг. Которое сегодня, когда он обнял ее на подиуме, резко обострилось, заполнило собой всего его, сделало по-мальчишески счастливым… Но ничего подобного не произошло.