— Я сказала вам, он облился йогуртом.

Казимиро окинул взглядом просто обставленную тесную комнату, потом вновь посмотрел в лицо Мелиссы.

— Неужели ребенок, который, по твоим словам, является наследником престола, вынужден расти в подобных условиях? — В его голосе слышались забота и волнение.

— У нас нет выбора, — резко ответила Мелисса. Гордость не позволяла рассказать ему в деталях о своем финансовом положении. — Но это не мешает Бену быть очень веселым малышом.

— Ты уверена?

Казимиро удивленно приподнял темные брови, и Мелисса поняла, что не стоило так говорить сейчас, когда ее сын только что плакал.

— Да, он и правда веселый ребенок.

А Бен вновь начал хныкать и тереть глаза кулачками. Мелисса поняла, что пришло время отнести его в колыбель, хотя ей не хотелось оставлять его одного — малыш словно защищал ее. Голос сына становился все громче, и Мелиссе в конце концов пришлось уступить его желанию.

— Ему нужно спать, — сказала она и пошла укладывать ребенка, отметив про себя, что Казимиро не последовал за ней.

Итак, сцена из сказки — умиленный король склоняется над малышом, лежащим в детской кроватке, — это всего лишь плод ее воображения, который не имеет права на реальное существование. Казимиро был так же холоден, как и в день их встречи в кабинете, будто сейчас собирался открыть совещание с министрами, а не любоваться на своего милого крошечного сына.

Когда Бен успокоился и заснул, Мелисса погладила его тонкие волосы и щечку.

— Спокойной ночи, сынок, — прошептала она и выключила верхний свет.

Неожиданно ей захотелось, чтобы Казимиро потерял терпение и ушел, хотя это было глупым желанием — она потратила столько сил, чтобы убедить его взглянуть на ребенка. Последний раз Мелисса видела короля две недели назад, когда так неразумно отдалась ему. Он оставил ее, обнаженную, на софе и, одевшись, вдруг согласился приехать в Англию. В течение этих двух недель она много думала о нем, но не как об отце своего сына, а как о любовнике. Он доставил ей неземное наслаждение, хотя сам все время оставался холодным и отстраненным. На сей раз она не окажется легкой добычей, не попадет снова под власть его великолепных янтарных глаз. Слишком многим ей пришлось расплатиться за минутное забвение в омуте страсти.

— Могу я предложить вам кофе? — вежливо спросила Мелисса.

— Я пришел сюда не за светскими любезностями.

— То есть мне следует понимать ваши слова как отказ.

Казимиро прищурился — ему не понравилась нотка сарказма в ее голосе.

— Я пришел поговорить о вашем возмутительном утверждении.

На минуту воцарилось молчание. Мелисса знала, что это может продолжаться целый вечер — сплошная путаница и ничего конкретного. Вероятно, ей следовало чувствовать себя подавленной — Казимиро выглядел таким величавым и грозным в ее маленькой квартирке. Или хотя бы пристыженной из-за того, как легко она отдалась ему. Но она не ощущала ни того ни другого — была только острая необходимость биться за права своего ребенка.

— Оно не должно казаться вам столь возмутительным теперь, когда вы увидели Бена, — спокойно заметила Мелисса.

Вызов, так явно звучавший в ее голосе, застал Казимиро врасплох.

— И почему же? — удивленно спросил он.

— Его глаза.

— Глаза?

«Он нарочно делает вид, что не понимает меня», — подумала Мелисса в отчаянии.

— Я никогда ни у кого не видела глаз такого цвета. Только у вас.

Он коротко усмехнулся:

— Вряд ли это послужит серьезным аргументом в суде.

— В суде? — Мелисса удивленно приподняла бровь.

Казимиро уловил ее замешательство и нанес удар:

— Конечно. Вряд ли вы надеялись, что я так легко клюну на эту удочку.

— Я… я не понимаю.

— Правда? — Казимиро ощутил вкус победы. — Так вы думали, что можете просто так прийти к королю и заявить, что родили ему сына? И он и его народ будут в восторге от этой новости?

— Я думала…

— Что вы думали, Мелисса?

— Что вы…

— Что я — что? Буду радоваться? Умиляться? Гордый папаша жаждет представить миру своего потомка, да?

Его жестокие слова несколько ошеломили ее, потому что ее материнская любовь не могла видеть в ребенке ничего, кроме счастья.

— Я думала, вы обрадуетесь… После того, как пройдет первое смущение.

— Первое смущение? — зло передразнил он. — Вы в своем уме? Имеете вы хоть малейшее представление о том, что это может значить?

Она впилась в него взглядом, вспомнив, какие слова он произнес, впервые увидев своего сына: «Он всегда встречает гостей в таком виде?» И вдруг ей пришло на ум, что другие отцы, возможно, ведут себя не лучше.

— Я об этом вообще не думала, — со злостью произнесла Мелисса. — Вы не рады? Прекрасно. Я исполнила свой долг, Казимиро, — рассказала вам о ребенке. Но вы нам не нужны. До сих пор мы жили без вас. Проживем и впредь. Ваше желание исполнилось. Вы можете уйти и забыть о нас. И больше я никогда вас не потревожу.

Казимиро мрачно улыбнулся. Она играет в обычную игру: выдерживает долгую паузу прежде, чем предъявить свои требования.

— Сколько? — мягко спросил он.

— Что — сколько?

— Вы хотите, чтобы я дал вам денег?

— Вы думаете, я шантажирую вас? — удивленно произнесла она.

— Мне кажется, выражение «купить молчание» было бы куда более приемлемо.

Приемлемо? Мелисса вдруг вспомнила старый детский стишок: «Палки могли бы нанести ушибы, а слова вряд ли». Кто это придумал? Слова, которые только что произнес Казимиро, ранили намного больнее, чем палки.

— Вы думаете, мне нужны ваши деньги?

— А разве нет? — спросил он холодно. — Мне были бы нужны, если бы я оказался в вашем положении.

И вдруг Мелисса увидела свой дом его глазами: потертая мебель, слишком низкий потолок, окна, требовавшие замены… Все очень старое, очень дешевое. Поэтому она и живет тут. Но что это бессердечное животное знает о бедности?

— Мне не нужны ваши деньги. — Мелисса гордо вскинула голову. — Мне ничего от вас не надо.

— Ну, мы оба знаем, что это неправда, — протянул Казимиро.

Янтарные глаза короля хитро смотрели на нее, и она почувствовала, как кровь приливает к щекам. Как низко с его стороны намекать на случайный секс там, на Заффиринтосе, когда она с радостью допустила его к себе, хотя он открыто презирал все самое дорогое для нее.

— Не будете ли вы так любезны удалиться, ваше величество?

— Но мы еще не приняли окончательного решения.