Лара нажала на кнопку отбоя, вздохнула легко. Вот и все! Конец домашней скуке! Теперь она не будет одна-одинешенька в этом большом доме… Доме, который пугает ее по ночам, в котором так неприютно холодна бывает кровать в спальне на втором этаже… Жизнь начинается сначала, и это прекрасно, и дом пусть оживает! Хватить ей вдовствовать, давно пора…

Она подскочила с дивана, подошла к камину, где стояла в рамке фотография покойного мужа. Даже на фотографии глаза у него сердитые. И лицо будто недовольное, надменное слегка. Дряблые щеки, залысины, мешки под глазами.

– Я замуж выхожу, Павел! – торжествующе обратилась она к фотографии. – Наконец-то выхожу замуж, ты слышишь? И не смотри на меня так… Я очень хочу быть счастливой, я не хочу жить одна!

На миг показалось, что покойный муж на фотографии еще больше нахмурился, поджал губы. Даже немного жутко стало, но Лара взяла себя в руки, задорно тряхнула черными кудряшками и даже подбоченилась слегка, весело выговаривая:

– Нет, а ты как думал, а? Что я остаток жизни буду вот так сидеть в твоем большом доме и телевизор смотреть? В свои тридцать пять – и только телевизор? Ты этого хотел, да? Серьезно? Ну, знаешь… Не будет этого, извини… А если не хочешь на мою новую жизнь смотреть, то и не смотри, я ж тебя не заставляю!

Схватив фотографию в руки, она лихорадочно огляделась, рыская глазами по гостиной: куда бы спрятать? А, вот, можно в шкаф… На полку… Подальше вглубь пропихнуть, подальше… Чтобы забыть про эту фотографию совсем, чтобы на глаза не попадалась! И чтобы новой жизни не препятствовала…

Нет больше одиночества, все! Враз кончилось! Два года в этом одиночестве прожила… Хватит, хватит!

Хотя, если рассуждать честно, это одиночество было не хуже, чем прежняя замужняя жизнь. Мерзкая замужняя жизнь… Да если подумать, разве это можно было назвать жизнью? Ведь шла в спальню все замужние годы как на голгофу… Даже рядом с Павлом ложиться было противно, если на то пошло! А уж остальное терпеть… Все эти его покушения на исполнение супружеского долга… Фу, не надо вспоминать, не надо! Зачем такой счастливый момент портить? Сейчас Валя приедет, и начнется новая жизнь…

По отношению к Павлу были у нее совестливые обязательства, этого нельзя отрицать. Как-никак, а он очень ее любил. Как мог, как умел. Но и радоваться особо этому не будешь, правда? Разница-то в возрасте – ого-го! Ей еще и восемнадцати не исполнилось, когда он ее приглядел. А ему было почти шестьдесят…

Она тогда курсы парикмахеров закончила, только-только на работу устроилась и стричь-то не умела толком. Да и вообще… Не нравилось ей это занятие. Ну что такое – парикмахер? Это ж сколько времени вкалывать надо, чтобы хоть какую-то карьеру сделать? Редко у кого получается, чтобы на этом поприще расцвести как достойная личность. Чтобы свой салон был, чтоб деньги неплохие выручать… Еще и мама все время свои грустные заунывные песни ей в ухо пела:

– Ой, Ларка, Ларка… Ничего ведь путного из тебя не получилось, с какой стороны ни глянь… Школу кое-как закончила, способности к учебе никаковские. Ни ростом не вышла, ни статью… Одно только богатство и есть что мордашка смазливая. От отца-гулены тебе достались и кудряшки черные, и глаза зеленые, кобелиные. А больше и нет в тебе ничего…

– Мам… Ну ты скажешь тоже – глаза кобелиные…

– А какие еще? Такие глаза только для этих дел и годятся. Так смотрят, будто в себя втягивают, засасывают. Уж ты мне-то не рассказывай, я знаю, о чем говорю! Сама в эти кобелиные глаза провалилась когда-то. И что теперь имею? Твой папочка-кобель пропал, как и не было, а я тебя одна всю жизнь ращу… Своей жизнью и не жила почти, сама ведь знаешь. Только для тебя и старалась.

– Да я все понимаю, мам… Понимаю, как тебе трудно было. Просто мне выражение это не нравится – глаза кобелиные… Как-то оскорбительно даже звучит…

– Ну да, согласна. Но если я их другим словом назову, к женскому роду более подходящим… Совсем уж нехорошо получится, согласись. Не могу ж я так выражаться, я женщина вообще-то культурная. Да еще по отношению к своей родной кровиночке… Но если хочешь, то могу и как есть проговорить! У меня не задержится!

– Да поняла я, поняла, мам, какое ты слово хотела сказать! Не надо, мам, ладно? Оставь при себе… Тем более мне мои глаза нравятся! Но по большому счету ты права, в общем… Сама знаешь, как все парни за мной в школе бегали! А я – ни с кем… Я своего дождусь, который… Который мне все в жизни даст… Уж я своего не упущу, вот увидишь!

– А вот это правильно, дочка! Одобряю! Иначе как ты в жизни чего-то добьешься? Так и простоишь у своего парикмахерского кресла… Смотри не прогляди, когда в него нужный клиент сядет, не упусти удачу!

«Нужным клиентом» оказался Павел, хотя поначалу она его вовсе в этом качестве не рассматривала. Как-то по-другому ей представлялся этот самый «нужный клиент»… Не юным красавцем, конечно, но и не таким… Жизнью натруженным и неказистым.

Павел пригласил ее на свидание после третьего посещения парикмахерской. В дорогой ресторан повел, ухаживал за ней трепетно, в глаза глядел, а еще смущался, как мальчишка. Это выглядело очень забавно, конечно. Старый мужик, а смущается и краснеет! А еще руку целует, ныряя к ней неожиданно и посверкивая лысиной.

Потом он домой к себе ее пригласил. Большой оказался дом, богатый, она в таких и не бывала сроду! По сравнению с их с мамой однокомнатной квартиркой в панельной пятиэтажке – просто хоромы несусветные, сказка, дворец! Ну как тут устоишь, интересно? Тут и возраст кавалера уже не в счет, и наружность его печальная, и залысины… И мама опять на ухо гудит, никак остановиться не может:

– Не упусти свой шанс, не упусти! Будешь как сыр в масле кататься! На машине ездить, в дорогие платья наряжаться, о куске хлеба не думать… Да ты глянь только, какое он тебе колечко подарил! Там на один камушек тебе полгода работать надо, чужие затылки брить! Тут и думать даже нечего, Ларка… Такая нарядная жизнь тебя ждет… Он ведь уже предложение тебе сделал, надеюсь?

– Да, вроде сделал…

– Что значит – вроде?

– Да он как-то неопределенно сказал, знаешь… Мол, не смею вас просить быть хозяйкой в этом доме… Это предложение или нет, как ты считаешь?

– А черт его знает… Как оно у них, у богатых, все делается… Лучше ты его прямо спроси: когда же в загс пойдем? Скажи, что без росписи в загсе мать тебе не разрешит… Что она у тебя шибко строгая и правильная на этот счет!

– Так мне восемнадцать уже через две недели исполнится, мам! Какое еще разрешение надо у мамы спрашивать?

– Ну вот через две недели и пусть ведет тебя в загс! Уж сама думай тогда, как его к этому шагу подтолкнуть! Глаза-то свои кобелиные включай на полную мощность! Зря, что ли, они тебе от папочки в наследство достались? С паршивой овцы хоть шерсти клок…

Когда она сама заговорила с Павлом про загс, он чуть не задохнулся от счастья. Бормотал что-то невразумительное, глядя ей в глаза, нырял к ручке, словно заведенный. Совсем голову потерял, в общем. Зря она насчет загса волновалась… А как мама обрадовалась, это надо было видеть! Вся слезами насквозь облилась да руками прихлопывала, не умея словами выразить своего счастья.