— Ага, ничего, — согласился Снусмумрик. — Я сделаю тебе такой же. Ты ведь придёшь завтра порыбачить?

— А как же, — сказал Муми-тролль. — Разумеется.

Жил-был хемуль. Он работал в парке аттракционов — правда, это ещё не значит, что ему жилось так уж весело. Он компостировал билеты, чтобы никто из посетителей не повеселился больше одного раза, а от такой работы, если делаешь её всю жизнь, можно очень даже запросто впасть в уныние.

Он компостировал и компостировал, а сам всё мечтал, чем займётся, когда наконец-то выйдет на пенсию.

На всякий случай, если вы вдруг не знаете, пенсия — это когда ты состарился и можешь заниматься чем хочешь в своё удовольствие. По крайней мере, так хемулю объяснили родственники.

А родственников у него было видимо-невидимо: большие, шумные, болтливые хемули, которые то и дело хлопали друг друга по спине и громко, раскатисто хохотали.

Они вместе владели парком аттракционов, а ещё играли на тромбонах, метали молот и всячески пугали народ.

Не со зла, конечно.

Хемуль не владел ничем, потому что приходился им дальней роднёй, так сказать, седьмой водой на киселе, и, поскольку не умел говорить «нет» и никогда не высовывался, он сидел с их детьми, качал большой раздувальный мех для карусели, ну и компостировал билеты.

— Всё равно ты всегда один и делать тебе нечего, — ласково говорили ему другие хемули. — Это пойдёт тебе на пользу, взбодришься немного — будешь при деле и в весёлой компании.

— Но я никогда не бываю один, — пытался объяснить хемуль. — У меня и времени на это нет. Все вокруг вечно хотят меня приободрить. Простите, но я бы так хотел…

— Вот и отлично! — отвечали родственники и хлопали его по плечу. — Так держать! Никогда не один, всегда при деле.

И хемуль возвращался к своим билетам, мечтая о бесконечном, восхитительном, тихом одиночестве и о том, как бы поскорее состариться.

Карусели кружились, трубили трубы, и каждый вечер, слетая на вагонетках с горок, пронзительно визжали гафсы, хомсы и мюмлы. Дронт Эдвард взял первый приз по битью фарфора; всюду танцы, гвалт, смех и ругань, все едят и пьют… И вскоре грустный и мечтательный хемуль стал попросту шарахаться от весёлых и шумных компаний.

Спал он в детской. Днём здесь было светло и уютно, а по ночам, когда дети просыпались и плакали, хемуль брал шарманку и играл, пока те не успокоятся.

Он чем мог помогал по хозяйству — ведь в доме, где живёт целая орава хемулей, дело всегда найдётся; наш хемуль никогда не оставался один, все вокруг были в превосходном настроении и непременно хотели поделиться с ним мыслями по тому или иному поводу, рассказать, чем занимаются и чем думают заняться. Только ответить они ему никогда не давали.

— А я скоро состарюсь? — как-то раз спросил за ужином хемуль.

— Состаришься? Ты? — весело гаркнул его дядя. — Не волнуйся, до старости тебе далеко. Выше нос! Кто молод духом, тот не стареет.

— Но я чувствую себя ужасно старым, — с надеждой проговорил хемуль.

— Да ладно, — хмыкнул дядя. — Сегодня вечером, чтобы немного взбодриться, мы устроим фейерверк, духовой оркестр будет играть до самого рассвета.

Но фейерверк не состоялся — вместо него зарядил дождь. Он шёл всю ночь, и весь следующий день, и следующий день тоже, и всю неделю напролёт.

Если совсем уж честно, дождь лил восемь недель подряд. Никто в жизни не видывал ничего подобного.

Парк аттракционов пожух и поблёк, как цветок. Он просел, полинял, заржавел и съёжился, а поскольку возведён был на песке, то все сооружения начали медленно ускользать.

Тяжко вздохнув, горки с вагонетками плюхнулись в воду, карусели вертелись в больших серых лужах и в конце концов, тихо позванивая, тронулись в путь — по новым рекам, намытым дождём. Малыши — кнютты, скрютты, хомсы, мюмлы и прочие — прижались носами к стеклу, глядя, как вместе с дождём уходит июль, а краски и музыка уплывают прочь.

Зеркальная комната распалась на миллионы блестящих от воды осколков, алые бумажные розочки из «Павильона чудес» намокли и поплыли по лугам. Округу огласил жалобный детский плач.

Родители совсем отчаялись, потому что дети слонялись без дела и грустили о потерянном парке.

С деревьев уныло свисали флажки и сдувшиеся шары, в «Комнате смеха» стояла грязь, а трёхголовый крокодил устремился к морю. Правда, уже с одной головой, потому что две другие отклеились.

Хемули веселились от души. Глядя в окно, они тыкали пальцами, хлопали друг друга по спине и кричали:

— Смотрите! Вон плывёт занавес «Арабской тайны»! А вон танцплощадка! А вон пять летучих мышей из «Комнаты ужасов» повисли под крышей Филифьонкиного домика! Это же просто великолепно!

Они радостно решили, что откроют каток — конечно, когда вода замёрзнет и превратится в лёд, — и заверили хемуля, что он сможет и там проверять билеты.

— Нет, — сказал вдруг хемуль. — Нет, нет и нет. Ни за что. Я хочу на пенсию. Хочу делать что хочу и жить в тишине и полном одиночестве.

— Но, дорогой дядя! — обратился к хемулю его племянник. Он был несказанно удивлён. — Ты это серьёзно?

— Да, — отвечал хемуль. — Серьёзней не бывает.

— Но почему же ты нам раньше ничего не говорил? — растерянно спросили родственники. — Мы думали, тебе нравится.

— Я не решался.

Родственники снова захохотали. Выходит, всю свою жизнь хемуль занимался тем, что ему не нравится, только потому, что не мог сказать «нет»? Это их ужасно рассмешило.