И наконец в один тихий и нежный вечер всё было готово. Готово окончательно и бесповоротно, и хемуля на миг охватила печаль оттого, что всё завершилось.

Они зажгли фонарики и стояли, глядя на свою работу.

На больших тёмных деревьях мерцали зеркальные стёклышки, серебро и золото, всё было готово и ждало своего часа: пруды, лодки, туннели, горка, тележка с соками, качели, мишени для метания дротиков, деревья для лазания, яблони…

— Начинайте, — сказал хемуль. — Но помните, что это не парк аттракционов, а парк тишины.

Дети бесшумно нырнули в волшебный мир, который они сами помогли создать. Только хомса обернулся и спросил:

— Тебе не грустно, что ты больше не будешь компостировать билеты?

— Ничуть, — сказал хемуль. — Я бы всё равно только щёлкал щипцами в воздухе.

Он зашёл в дом-карусель и включил луну из «Павильона чудес». Потом лёг в гамак Филифьонки и стал глядеть на звёзды сквозь дыру в потолке.

На улице всё было тихо. Он слышал только ручьи и ночной ветер.

Его вдруг охватила тревога. Хемуль сел и прислушался. Ни звука.

«А вдруг им не весело? — озабоченно подумал он. — Вдруг, чтобы по-настоящему веселиться, им непременно нужно орать во всю глотку?.. Вдруг они ушли?!»

Хемуль вскочил на комод Гафсы и высунул голову сквозь дыру в потолке. Дети не ушли. Парк шелестел и мельтешил тайной восторженной жизнью. Всплески, приглушённый хохот, лёгкие хлопки, топот маленьких лап… Детям было весело.

«Завтра, — подумал хемуль, — завтра я разрешу им смеяться и, может быть, даже немножко напевать себе под нос, если очень захочется. Но не больше. Ни в коем случае».

Он слез с комода и снова улёгся в гамак. И вскоре уснул, совершенно спокойный.

По ту сторону калитки, запертой на ключ, стоял его дядя и пытался заглянуть внутрь. «Непохоже, что им там весело, — подумал он. — Однако каждый веселится как умеет. А мой бедняга-племянник всегда был чудаковат».

Шарманку дядя унёс домой, потому что всегда любил музыку.

Тёмным дождливым вечером все сидели на веранде и чистили грибы. Стол застелили газетами, посередине горела керосиновая лампа. По углам веранды было темно.

— Мю опять принесла полную корзину горькушек, — сказал папа. — Прошлым летом она собирала мухоморы.

— Будем надеяться, что в следующем году её заинтересуют лисички, — ответила Муми-мама. — Или хотя бы красные сыроежки.

— Надежда — дело хорошее, — отозвалась малышка Мю и захихикала себе под нос.

Они продолжили чистить в тишине и спокойствии.

Вдруг в окно легонько постучали. Не дожидаясь ответа, на веранду вошла Туу-тикки и стряхнула воду с плаща. Потом выглянула на дождь и позвала:

— Иди сюда, иди.

— Кого это ты привела? — спросил Муми-тролль.

— Это Нинни, — сказала Туу-тикки. — Девочку зовут Нинни.

Придерживая дверь, Туу-тикки ждала. Но никто не появлялся.

— Ну ладно, — сказала Туу-тикки, пожав плечами. — Стесняешься — оставайся на улице.

— А она не промокнет? — спросила Муми-мама.

— Не знаю, так ли это страшно, если ты невидимка, — ответила Туу-тикки и села.

Все перестали чистить и вопросительно поглядели на неё.

— Вы же знаете: те, кого часто пугают, легко становятся невидимыми, — сказала Туу-тикки, сунув в рот гриб-дождевик, похожий на маленький симпатичный снежок. — Ну так вот. Эту девочку не на шутку запугала одна тётка, которая за ней присматривала, но не любила. Я видела эту тётку, и она просто ужасная. Не злая, нет, это ещё можно было бы понять. Холодная, как ледышка, и ироничная.

— Что значит «ироничная»? — спросил Муми-тролль.

— Представь, что ты поскользнулся на грибных очистках и с размаху сел в чищеные грибы, — сказала Туу-тикки. — Ты ждёшь, разумеется, что твоя мама рассердится. Но нет. Вместо этого она говорит тебе, холодно и презрительно: «Какой оригинальный танец. Но я была бы тебе очень признательна, если бы ты впредь плясал подальше от стола». Примерно так.

— Фу, как неприятно, — сказал Муми-тролль.

— Не то слово, — согласилась Туу-тикки. — Но именно так и поступала эта тётка. Она иронизировала с утра до вечера, и в конце концов контуры девочки стали бледнеть и таять. В пятницу она совсем исчезла. Тётка отдала её мне, сказав, что не может приглядывать за родственниками, которых не видит.

— И что ты сделала с этой мымрой-тёткой? — вытаращив глаза, спросила Мю. — Надеюсь, устроила ей хорошую взбучку?

— От иронии это не помогает, — сказала Туу-тикки. — Я забрала у неё Нинни. И привела к вам, чтобы вы помогли ей снова стать видимой.

Возникла небольшая пауза.

Только дождь шебуршал по крыше веранды. Все смотрели на Туу-тикки и думали.

— А она разговаривает? — спросил папа.

— Нет. Но тётка привязала ей на шею колокольчик, чтобы знать, где она находится.

Туу-тикки встала и снова открыла дверь.

— Нинни! — крикнула она в темноту.

На веранде потянуло свежим, прохладным запахом осени, на мокрую траву за дверью упал прямоугольник света. Робко зазвонил колокольчик: звук поднялся по ступенькам и стих. Невысоко над полом висел маленький серебряный бубенчик на чёрной ленточке. Похоже, шея у Нинни была совсем тоненькая.

— Ну вот, — сказала Туу-тикки. — Это твоя новая семья. Они немного с приветом, но в целом очень даже ничего.