Поэтому – сережки. Сережки очень важный аксессуар. Он про жизнь. Он про то, что: «Я хочу нравиться, я же девочка» и «Ну и что, что я в больнице? Я же вылечусь!».

– Я живая? – спрашивает Лену девочка, у которой написано «я – носорог».

– Ты живая, – говорит Лена и сглатывает комок, подступивший к горлу. – Ты живая, девочка. Ты – живая!

Лену вызвали, она уходит, не доиграв.

Снимает карточку со лба, на ней нарисован подсолнух. Она улыбается, ей нравится этот цветок.

Лена считает, что в жизни все правильно. Не всегда справедливо, но всегда – правильно.

Она работает там, где лечат детей, болеющих смертельными заболеваниями. Лечат. И не всегда вылечивают.

И у ее собственных детей серьезная генетическая поломка, редкое орфанное [1] заболевание. Но Лена все равно считает, что в этом мире все правильно.

Этот мир идеален. Это надо понять и принять, тогда получится дышать.

Все к лучшему и все правильно.

Звучит как наивный статус из социальной сети…

Или жизненное кредо человека, который в этой жизни очень глубоко разобрался.

Болеющие дети – это несправедливо. Несправедливо, но все равно правильно. Никто не обещал справедливо.

Лена не верит в богов, придуманных людьми. А в глобальном смысле в Бога верит. В того, кто придумал этот идеальный мир.

У самой Лены два брака и три дочери.

Она рожала девочек через каждые десять лет.

«Тридцать лет школы подряд», – шутит Лена.

Дома – вечная школа, на работе – вечная школа.

Учить и учиться – главные жизненные глаголы.

У Лены есть звание «Учитель года». Никто не удивился: это заслуженная, честная и выстраданная награда.

Лена честно любит детей.

Дети растут, но для родителей не перестают быть детьми. Дети – это вечные страхи за их судьбу.

Лена поняла: беззаботности не существует. Существует пониженный уровень тревожности.

Но не тут, в онкоцентре. Тут зашкаливающий родительский страх.

А какие тут мамы! Какие мамы!

Они каждый день живут в обнимку со страхом, что их ребенок может умереть. И плачут в коридоре. А в палату к дочерям и сыновьям входят с улыбкой.

– Все по плану, новости отличные, – говорят.

Не важно, что сказал врач, важно, как эту информацию донести ребенку. «Все по плану» – это все равно, что «ты не умрешь» и «все будет хорошо».

И ребенок, чья кожа желтого цвета, который весит в два раза меньше, чем должен, кивает: «Да-да, значит, скоро это закончится, и я выздоровлю». Отличные новости.

«Мам, дай надену сережки…»

Лена считает, что нельзя ни о чем жалеть. Ни о чем, даже об ошибках. Это же твои ошибки. Полюби их, ведь это ступенечки к тебе сегодняшней.

Не предавай саму себя прошлую этой ненужной жалостью.

Прими свой путь как оптимальный и единственно верный, а разбитые коленки и шишки – как цену, не заплатив которую не дойти до пункта назначения.

Лена выглядит очень гармонично. Как человек, который что-то понял о жизни. Она сама свои инсайты никому не навязывает, но, если ее спросить, охотно поделится. Расскажет, как двенадцать лет назад узнала о сложном генетическом заболевании своих детей и как шла к принятию и благодарности через сопротивление и отрицание.

Она живет с обнаженным сердцем.

Тонко слышит и остро чувствует.

С ней не обязательно говорить, с ней можно помолчать, и это будет информативнее слов.

К ней тянутся дети. Лена видит в них будущих взрослых, не замечает капельниц и диагнозов, интересно учит и помнит каждого ученика. Ей можно смело доверить тайну, как лучшему другу.

К ней тянутся родители болеющих детей. Они об нее греются.

И учатся у нее любить жизнь сквозь обстоятельства. Иногда сквозь смерть.

Когда заболевает твой ребенок, жизнь ломается на «до» и «после», а талант любить жизнь утекает сквозь продырявленную болью душу.

Душа – дуршлаг.

У Лены так было. Она двенадцать лет училась заклеивать сквозные раны души принятием. И научилась. Теперь она знает, где взять пластырь для души.

Любить жизнь сквозь смерть можно только через знание: «Все правильно». Все так, как должно быть, и не может быть иначе. Пойми это. Проживи. Проплачь. Прокричи. Протерпи. И прими…

Пандемия 2020 – время проверки людей на прочность. Вирус пришел и поселил на планете страх.

Люди испугались за своих родных и за себя и побежали по домам.

А есть среди них те, кто не понял разницы. Они всегда живут со страхом за своих детей, даже научились частично брать его под контроль и жить сквозь.

Просто люди разные и судьбы разные.

Вот цветы. Они тоже разные. Какие-то красивые, какие-то полезные, какие-то цветут один день.

Люди в этом смысле тоже цветы. У каждого своя миссия.

Лена – подсолнух. Красивый, стройный и влюбленный в солнце.

Им можно любоваться, а можно сделать из его сердцевины душистое масло.

Так и Лена. Красивая и полезная…

Смазывает натертые болью чужие сердца своим волшебным маслом. Чтобы не скрипели. Чтобы не болели. Чтобы научились любить жизнь. Любую.

Потому что она – одна. Вот такая неидеальная, но другой не будет.

И это тоже правильно.

Лене снится сон. Как она ночью приходит в онкоцентр, перебирает карточки для игры и оставляет только те, где изображены животные и люди.

Чтобы во время игры дети, прикрепив карточку на лоб, спрашивали: «Я живой?»

И всегда-всегда им отвечали: «Да. Ты – живой!»

Спасибо, что живой…

Посвящается Е. К.

Поздно. Возвращаюсь со встречи. Прогреваю машину на перехватывающей парковке. Пока бежала до нее, замерзла и, забравшись внутрь, тут же включила печку и подогрев сидений. Сижу, отогреваюсь.

Впереди вижу продуваемую всеми ветрами остановку и парнишку, безуспешно пытающегося спастись от холода за фанерным остовом афиши, в ожидании автобуса. Он дует на ладони, прыгает, трет уши, в общем, очевидно замерзает.

Я редко подвожу незнакомых людей. Боюсь. А вдруг маньяк?

Но тут явно мальчишка, на вид лет шестнадцати. Очередным порывом ветра сносит афишу, мальчик растерянно смотрит на щедро освещенную дорогу с редкими автомобилями: ну где же ты, автобус?