– Честно, я всю ночь думал, что очень терпеливый и рассудительный. Говорил себе, что не стану торопиться и торопить, но, чёрт…

– Теперь иначе думаешь? – Вожусь под пледом, потом понимаю, что всё это – сущая глупость и ясельная группа, потому застёгиваю последние пуговицы, уже не таясь.

– После такого шоу? – Сергей ставит на столик приготовленную для меня чашку, будто бы пролить горячий напиток боится. – О, ещё как! Теперь я молюсь, чтобы кто-то там свыше отсыпал мне терпения, потому что… У тебя невыносимо красивая грудь.

«Невыносимо красивая грудь», надо же.

– А ты, кажется, озабоченный.

Меня забавляет этот разговор. Испарилось смущение из-за рубашки, и больше не хочется прятаться о себя самой. Мы с Сергеем сейчас словно играем в какую-то игру, финал которой предначертан, но всё ещё пытаемся сделать вид, что не для того и не за тем встретились.

– Веришь? Нет. Вот вообще нет. Я хороший мальчик, очень хороший, скромный и воспитанный. – Сергей говорит это таким тоном, что я не выдерживаю и прыскаю со смеху. – Но мама меня научила говорить только правду, потому да, твоя грудь охренеть, какая красивая.

– Вообще-то наши дети где-то поблизости, – напоминаю и опасливо кошусь на стеклянные стены, за которыми, как мне кажется, кто-то стоит и смотрит на меня осуждающе.

– Они уехали в гости к Николаше. – Сергей взмахивает рукой, вытягивает ноги, а движения такие плавные, обманчиво расслабленные, и чувство, что наблюдаю не за мужчиной, а за притаившимся рядом с добычей диким зверем. Вот-вот цапнет. – Так что не оглядывайся, никто нас с тобой не видит.

– Значит, вокруг совсем никого?

– Кроме нас двоих? Никого. – И после паузы: – Ты смутилась.

– Господи! Нет, – смеюсь, потому что сейчас я испытываю, что угодно, но только не смущение.

Сергей вдруг подаётся вперёд, вытягивает в мою сторону руку и зачем-то сильнее кутает мои колени в плед. Сосредоточенный, спокойный, но синяя жилка на виске пульсирует, выдавая его состояние.

– Знаешь, какое слово стало самым частым в моих мыслях? – Его взгляд проходится по моим ногам, поднимается всё выше и выше, пока не останавливается на моих губах. И те в один миг пересыхают и начинают болеть. Кровь приливает к ним, покалывает кожу, и приходится их облизать, чтобы немного ослабить давление взбушевавшейся крови.

– Какое слово?

– “Нравится”. Вот только подумаю о чём-то и сразу в башке это: “нравится, нравится”. А думаю я почему-то только о тебе. Ты мне нравишься, да. Решил, тебе будет интересно об этом узнать.

– Ты всегда такой откровенный? Настойчивый?

Сергей, не разрывая нашего зрительного контакта, резко пододвигает пуфик, на котором сидел всё это время, ближе ко мне, и расстояние между нами сокращается до жалких сантиметров. Мои ноги оказываются зажатыми его коленями, и не вырваться из хватки, а под жадным взглядом не вздохнуть.

– Я не вижу ни единой причины, чтобы не быть откровенным с тобой.

Его дыхание щекочет мою шею, а я, внезапно для себя самой, кладу руки ему на плечи. Мягкая ткань свитера ласкает кожу на ладонях, и зачем-то сминаю шерсть в кулаках. А Сергей глубоко и рвано вздыхает, и его пальцы медленно-медленно проходятся вдоль моих бёдер, ласкают сквозь слои ткани, и это заводит намного больше, чем можно вообразить.

– Назови мне хоть один повод, почему нам нельзя попробовать. У тебя кто-то есть?

– А у тебя?

– Не-а, никого.

– И у меня… давно уже.

– Вот! – Щёлкает меня по носу, будто мне лет шесть. – Дальше… я тебе не нравлюсь? Ну, мало ли. Может, в твоём вкусе мелкие бритоголовые качки.

– Господи, нет! – смеюсь, представив такого экземпляра рядом. – Ты, к сожалению, в моём вкусе.

– Посмотрите на неё, к сожалению… – бормочет и вдруг шумно втягивает носом воздух рядом с моей шеей. – Боже мой, не только голос моё наказание, но и запах. Тогда, если мы решили, что я в твоих глазах очуметь, какой красавец, что нам мешает?

И я вдруг понимаю, что ведь действительно ничего.

– Маша и Костик, – предпринимаю последнюю попытку достучаться. Не до Сергея, нет, до себя. – Это тебе не кажется странным?

– Нет, не кажется, – и тон наполнен решимостью. И я таю. – Они уже выросли, сами с усами, так что это вообще мимо.

– Тогда, если мы тут одни, а до полудня есть время… поцелуй меня. У тебя, как показала практика, волшебные губы.

О да, его губы действительно волшебные. Это не туман, не морок, не проделки памяти, не сонное наваждение – так оно и есть. Потому что иначе я не знаю, как объяснить их действие на меня. И стоит им коснуться моих – на этот раз нежно и ласково, – как внутри, в области солнечного сплетения, взрывается вулкан. И волна самого настоящего смущения прокатывается по моим венам, опаляет багрянцем щёки, и мне кажется: дотронься Сергей сейчас до моего лица, сразу поймёт, что со мной делает.

И от этой мысли смущаюсь ещё сильнее, и это немного настораживает, потому что уже забыла, каково это: таять под чужими губами, трепетать от лёгких и будто бы ничего не значащих прикосновений. Было ли такое когда-то: мужчина лишь проводит пальцами вверх по бёдрам, а в животе бабочки?

Разве что с бывшим мужем в далёкие восемнадцать, но… так, стоп! Это точно не те воспоминания, которые нужны мне, тем более, сейчас.

Жёсткие требовательные губы чуть сильнее надавливают на мои, словно спрашивают разрешения зайти чуть дальше, и я готова подчиниться. Рука Сергея путается в моих волосах, пропускает пряди сквозь пальцы, и кожа головы немеет от этих осторожных, но с каждым мгновением всё более настойчивых ласк. И мурашки бегут вниз по позвоночнику, концентрируются в пояснице, и пучок нервных окончаний где-то в копчике становится одной пульсирующей точкой.

А его язык? О! Он делает со мной такое, от чего пальцы на ногах подгибаются, а пульсация внизу живота доходит до той точки, за которой либо что-то случится, либо разорвусь на части.

Неосознанно начинаю ёрзать – лишь бы унять эту сладкую дрожь и одновременно с тем найти разрядку, нужную точку, за которой блаженство, а Сергей поддевает меня под ягодицы и рывком усаживает на свои колени, впечатывает в свою грудь, и руки исследуют мои бёдра, спину, забираются под рубашку.

– Если я немного сильнее натяну ткань тут, – лёгкое подёргивание сзади, – пуговицы снова расстегнутся? – Хриплый голос проникает через поры, ласкает вибрациями мою глубинную сущность, тревожит, будоражит.

– Наверное. Это вообще очень коварная рубашка, – пожимаю плечами, концентрируюсь на темных глазах, а они затуманены страстью.

И как её физическое воплощение, мощная эрекция упирается между моих ног, провоцируя сладкие судороги и лёгкие спазмы. И ощущение, что завтра никогда не наступит, и эта сладостная мука продлится вечно, а я и рада. Пусть. Чувствовать себя такой живой и свободной – это ли не радость?