окно, как будто он чувствовал, что кто-то там наблюдает за домом.

— Можно я лягу на что-нибудь другое, а не на розовый диван? Кажется, у меня крапивница, док. — Ксан почесал шею.

— Крапивница? Неужели? — Лив провела кончиком ручки по блокноту, рисуя альпийский пейзаж позади лица Ксана, используя отрицательное пространство бумаги, чтобы показать его снежную шерсть. Она только что набросала напряженное выражение его лица, решительную линию подбородка, холодную твердость экзотических глаз. Взгляд «не шути со мной», который умолял ее сделать именно это.

Она не могла выбросить белого волка из головы, пока он говорил. Как выглядел его волк? Она хотела спросить его, прекратить текущий разговор и копнуть глубже в непрофессиональные области, спросить волка, как выглядит его животное. Это будет такая же большая ошибка, как спросить, какого цвета его нижнее белье. Ей не нужно было знать, как выглядит его волк, и это перевело бы разговор в более личное русло, так, как она пообещала себе никогда больше не говорить с пациентами. Разговоры о волке или звере, это вторжение на личную территорию, она не могла так делать.

Был ли у него мех, как белоснежный снег, как она себе представляла, или гораздо темнее? Кайла сказала, что у его сестры самый черный мех, который она когда-либо видела, и они близнецы.

— Я думаю, будет лучше, если мы проведем эти сеансы здесь, а не в Лос-Лобос, в моем офисе, где диван коричневый. Больше уединения. Ты устроил в городе настоящую сцену, и пока все не уляжется, нам лучше поговорить здесь. И это не розовый, а цвет фуксии!

Штрих-штрих-штрих. Ручка двигалась по бумаге, вырисовывая волчицу. Ее животное? Лив нахмурилась и перевернула страницу, пряча изображение.

— Розовый. Он определенно розовый, — Ксан сел. — Что ты только что написала?

— Ложитесь обратно, мистер Дэвис, и постарайтесь расслабиться. Я не враг, — Лив уставилась на бумагу, подняла ручку и легонько провела ею по листочку, стараясь больше не волновать его, записывая то, что казалось профессиональным, чтобы вернуться к более деловым мыслям.

Он выдохнул и откинулся на подушку, уставившись в потолок.

— Расскажи мне о своем детстве, — Лив взглянула на него. Он казался спокойным, совсем не похожим на человека, который всего несколько дней назад разгромил бар и орал как сумасшедший. Он казалось… Женщина провела ручкой по бумаге и снова начала рисовать. Она быстро перевернула страницу и вернулась к своим заметкам. Более безопасный. Лучше.

— Причем тут мое детство?

— Ну, многое может случиться, пока ты ребенок, что повлияет на тебя как на взрослого, — стук-стук-стук. Она стучала ручкой по блокноту.

— Я родился. У меня есть сестра-близнец. Мы выросли. Я ушел. Конец.

— Х-м-м-м…

Что ты недоговариваешь, Ксандер Дэвис? Штрих-штрих-штрих. Боже, неужели ручка может быть такой громкой?

Ксан спрыгнул с дивана.

— Что ты написала?

Он потянулся к блокноту, лежащему у нее на коленях, и Лив вскочила, сунув свои записи под попу и усевшись на них.

— Личные записи, чтобы помочь в наших разговорах. Ничего отрицательного, уверяю.

— Если они не плохие, почему я их не вижу?

— Потому что они личные.

— Не тогда, когда они обо мне, — он потянулся к ее попе, но она оттолкнула его руку.

— Ложись, мистер Дэвис. Я бы хотела поговорить с тобой о твоей матери.

— Что с ней? — он взглянул на нее и фыркнул.

— Она была человеком.

Он плюхнулся на диван и закинул руки за голову.

— И есть человеком. Она жива, хотя я думал, что она мертва, пока не пришел сюда, и Ксио не сказала мне обратное.

Лив вытащила блокнот.

— Интересно.

Штрих-штрих-штрих.

Ксан встал с дивана, схватил записи, перепрыгнул через оттоманку и побежал на кухню. С колотящимся сердцем Лив бросилась за ним.

— Верни мне мои записи.

— Нет, — он прочел первую страницу. — Пациент возбужден и не может сосредоточиться? — он посмотрел на нее. — У меня нет недостатка в концентрации. Я один из самых целеустремленных людей, которых ты когда-либо встречала.

— Ксан… пожалуйста, — Лив помчалась на него, и он зашел за кухонный стол.

— О, что это? — он перевернул страницу. — Пациент отказывается обсуждать детство, могут ли быть проблемы с тем, что его оставили? Проблемы с мамой? — Ксан вздернул подбородок. — У меня нет проблем с мамой, — он зарычал низко в его горле.

— Я понимаю. Я его вычеркнула. И должна все исследовать, пожалуйста, передай мне мой блокнот.

— Почему? Так ты сможешь продолжать изучать проблему с моей мамой? Смеяться надо мной?

— Ксан! Ксандер, я не смеюсь над тобой. Я должна копаться в тебе, чтобы решить проблему. Это просто записи, чтобы помочь мне, помочь тебе.

— Мои родители не бросили нас с Ксио. Их забрали у нас.

О, она нашла его «красную тряпку». Единственный способ исцелиться, заставить его открыться. Остановиться было невозможно, какими бы болезненными или кровоточащими ни были раны.

— И когда ты ушел от сестры, — она хлопнула ладонями по гранитной поверхности между ними и уставилась на него. — Как ты себя чувствовал? — пора взять ситуацию под контроль, и, если ей придется дать ему пощечину, чтобы он заговорил, пусть будет так.

— А что с этим не так? — он смотрел на ее записи, не глядя ей в лицо.

Давай, Ксан, выходи и сражайся, не отступай.

— Ты испытывал чувство вины за то, что бросил ее, как и твои родители?

Ксан бросил ей блокнот. Он ударился о стойку и скользнул по гладкой поверхности, остановившись прямо перед ней.

— Да. Ты это хочешь услышать? Испытывал. Испытываю. Я не должен был оставлять ее рядом с Магнумом. Ты понятия не имеешь, каким ублюдком он был, и я оставил ее здесь на его милость. С меня хватит. Мне нужен воздух, — Ксан прошел мимо нее к двери и захлопнул ее за собой.

— Хорошо. Иди еще раз помочись на дерево, — боже, иногда он приводил ее в бешенство. Но, по крайней мере, он раскрылся. Очко в ее пользу. Лив улыбнулась. — Один дракон убит, мистер Дэвис, —