скромные пиццерии или траттории. И хотя подругами себя не считали, болтали без умолку, как истинные итальянки.

Богдана продолжала надеяться. А Грася каждый раз (то с жалостью, то со злорадством, – какое настроение было) отрицательно мотала головой.

Сама удивлялась, до чего упертыми итальяшки оказались. Лично она давно бы простила любимого сына. Ну, женился против родительской воли. А что в Богдане такого уж плохого – помимо русского паспорта? Симпатичная, не гулящая. Дом – на гроши – ведет. Игнацио терпит. Тот, пока жених, принца из себя строил. А в быту, да когда с финансами туго, – оказался далеко не подарок.

Пирина с Марио стояли насмерть: блудному сыну нет места в их сердце. А Богдану вообще распять надо.

Грася уже довольно прилично понимала итальянский, любила подслушивать и знала: Марио никак не может простить горничной сказку про российского мужа. Мол, только потому в свой дом и пустил, что поверил: в страну приехала честно трудиться, а не личную жизнь устраивать. Его ухаживания отвергала, фотографию супруга предъявляла. А сама небось заранее выяснила, что имеется богатый наследник слегка не от мира сего, и расставила на несчастного мальчика ловушки.

Ну, а Пирина страшно бесилась, что Игнацио хватило смелости не просто жениться, но из дома, когда прокляли, уйти, университет бросить, материальной поддержки гордо не просить.

Родители надеялись: молодые потерпят лишения месяц, другой. Помаются от безденежья. Переругаются да разбегутся.

Возможно, чисто итальянская пара так бы и поступила. Но Богдана, закаленная российской нищетой, оказалась крепким орешком. Да, вышла замуж по расчету, и расчет на родительские миллионы не оправдался. Игнацио – при ближайшем рассмотрении – разочаровывал все больше. Но просто вычеркнуть его из своей жизни она не могла. Устроилась на работу – снова скоблила, чистила, мыла, только теперь в двух домах. А мужу дала время полежать на диване, подумать, присмотреться.

Парень рассказал ей, как в детстве мечтал удрать из дома, устроиться на корабль юнгой и отбыть в кругосветку. Но мама с папой идею безжалостно обсмеяли. Заставили стать «как все». И сейчас он хотел – назло авторитарным родителям – все-таки осуществить детскую мечту и уйти в море. Допустим, матросом на круизном лайнере.

Богдана смеяться над ним не стала и робко спросила:

– А меня могут взять?

– Конечно. Ты жена итальянца. Скоро вид на жительство дадут. А с ним и право на работу. Горничных на лайнерах всегда не хватает.

Она погрустнела:

– Я, конечно, и убирать согласна. Но вдруг меня певицей возьмут? Или я слишком наглая?

Игнацио задумался:

– Нет. Не наглая. Поешь ты прилично. А на кораблях любят – по максимуму загрузить. Когда мы с родителями путешествовали по Карибам, одна девушка днем официанткой работала на шведском столе, а вечером в баре пела.

– Ой, давай попробуем! – оживилась Богдана. – Мне так хочется мир посмотреть!

Стали искать возможности. Но итальянская бюрократия совсем не торопилась выдавать молодой жене вид на жительство. А Игнацио здоровье подвело.

Лечащий врач мог сколько угодно называть его болезнь всего лишь «косметической проблемой» – но в море, если одна нога короче другой, не пускали.

Однако ветер перемен продолжал кружить голову. И тогда парень решил, что будет водить грузовики. Тоже романтика! Огромный «Манн», орет кантри, пыль и ветер в окно.

Богдана пыталась отговорить – и не смогла. А грузовики, к ее огромному сожалению, в Италии оказались с автоматической коробкой передач, поэтому короткая нога никого не смутила.

Из первого рейса Игнацио вернулся пропахший соляркой и дешевым оливковым маслом. Клял дурные закусочные по пути и тяжелый график.

– Больше не поедешь? – с надеждой спросила она.

Но он упрямо сдвинул брови:

– Поеду.

– Но это ведь ужасная работа!

– В ней есть свои прелести.

Вот уж никогда бы не подумала! С первого взгляда показался ей тонкокостным, избалованным, утонченным – настоящим сыном богатых родителей. Куда ему в шоферы?

Но Игнацио объяснил: он счастлив, что в кабине один. Что за окном постоянно меняется картинка. Что можно напрячься пару-тройку дней – а потом со спокойной душой валяться на диване, посасывая пиво.

И тут Богдана испугалась. Она ведь ни капли не любила Игнацио. Да, ошеломил, очаровал, закружил. Но восторг вызывал не сам – только его возможности. Все эти яхты, лимузины, еда с серебряных блюд. А без денег – нервный, тощий, упрямый и ленивый юноша ничего из себя не представлял, ну, совсем ничего!

Пока Игнацио недолго – всего пять дней – пробыл богачом, находиться рядом ним было круто. Не просто ведь сыпал деньгами, но еще беспрерывно восхищался ее лицом, фигурой, удивительным голосом.

А сейчас он снял рыцарские доспехи и стремительно обращался из поэтичного романтика в обычного, недалекого работягу. Все реже просил ее спеть. Перестал целовать руку. В рестораны тоже ходили редко. Муж удивлялся:

– Зачем переплачивать, если ты и сама умеешь вкусно готовить?

Когда только познакомились, Игнацио учил ее, необидно и весело, держать вилку в левой, нож в правой. Сейчас хорошие манеры давно забыты – ест неумеренно, шумно и – сын своего отца – не стесняется пускать газы. В постели тоже ведет себя грубо, по-мужлански. И что самое печальное: его, кажется, устраивает их нынешняя жизнь! Богдана догадывалась, почему. Слишком многого от Игнацио требовали в детстве и юности. И сейчас, на примитивной работе, с покладистой женой, он действительно нашел свою тихую гавань.

Амбиций вообще никаких. Миланский технологический институт с удовольствием бросил.

Богдана (дитя СССР!) пыталась спорить:

– Нельзя без высшего образования!

Игнацио отмахивался:

– Программирование я ненавижу. И платить все равно нечем.

Он хотел бы – теоретически – выучиться на врача, но это минимум шесть лет без зарплаты. Да и стоило обучение на медицинском факультете еще дороже.

Игнацио привык, что он единственный сын, баловень богатых родителей, и никак не ожидал, что те оставят его без поддержки и без гроша.

Сначала заверял Богдану, что папа с мамой скоро «сами приползут».

Когда этого не случилось, добавил в свои речи цинизма:

– Ну, и ладно. Я единственный наследник, все и так нам достанется.

Но Марио и Пирина продолжали их игнорировать. И теперь Игнацио стал всерьез опасаться, что папа с мамой из принципа свои богатства пустят на ветер, а остатки приюту для животных завещают.

– Ничего, – успокаивала жена. – Мы молодые, здоровые. И страна у вас замечательная. Разве сами не справимся?

Но раскаяние с каждым днем терзало все больше. Зачем она пошла на этот брак – без любви, даже без симпатии? И что делать дальше?

В Италии лучше, конечно, чем в России, где инфляция,