Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чужак, помолчав, вздохнул.
– Лисы на Ферме, может, и ошибались, когда рассказывали о Сарае… Но это не значит, что они ошибались, когда рассказывали о мире за пределами Фермы.
– Ой, – сказал недоросток и поджал уши.
– Что было в лесу? – спросила бета.
– Ничего, – ответил Чужак. – Он закончился, не успев начаться… полем из поваленных деревьев.
«Земля по ту сторону пней», – подумала альфа. Она её видела: пни тянулись за горизонт, точно обломки зубов. Мама заставила их с сестрой и братом поклясться мехом на животах, что они даже лапой туда не ступят.
– На этом, – сказал Чужак, – мы покидаем О-Триста семидесятого.
– Как? – воскликнул недоросток. – Это ведь ещё не конец!
– Ещё нет, – обессиленно выговорил Чужак. – Лишь начало новой истории. – Он закашлялся, кривясь от боли. – По ту сторону пней лежит земля, закутанная в бетон. Там, где лисы рыли когда-то норы, теперь высятся норы людские. И вся дикая зелень, в которой мог спрятаться лисий мех, выкорчевана и вырублена.
Прерывистыми глотками Чужак втянул в себя воздух, а альфа устремила взгляд в лес, пытаясь представить землю, где не бывает деревьев.
– Лисы приспособились выживать и в таком месте, – сказал Чужак. – Некоторые даже очень хорошо приспособились. Держи ухо востро и береги хвост – и обретёшь там рай, куда не посмеют сунуться ни койоты, ни барсуки. Там и дюжины хвостов не пройдёшь, как учуешь еду. – Затуманенными глазами он отыскал лисёнышей. – Там обитают чудовища, невидимые, как ветер.
СУМЕРКИ НАКРЫЛИ улицу Готорна и высушили яркие краски неба. Когда весь квартал окрасился в оттенки серого и серебристого, люди заперлись изнутри. Они заперли на замок двери и задёрнули шторы, с грохотом опустили ворота гаражей, словно хотели защитить себя от наступавшей ночи.
И как только антенны наэлектризовали воздух…
Как только окна заплясали колючим светом и загудели приглушёнными аплодисментами…
Со стороны кладбища показались четыре осторожные тени – одна большая, три маленькие.
Они бросились бежать вниз по улице, заныривали в дырки в заборах, крались вдоль вязких от листьев канав, огибали по кругу свет, что проливался конусом от уличных фонарей. Их усы и лапы выучили дорогу вдоль и поперёк – каждая трещина и каждый сломанный столб, каждая ямка и каждый клочок травы были знакомы им, точно шерсть на собственных мордах.
– Какое злодейство скрывается в сером сумраке? – проговорил один из лисёнышей по имени Стерлинг.
– Стерлинг! – рявкнула Дасти, заставляя его умолкнуть.
Лисица останавливалась каждые двадцать хвостов: осмотрись, принюхайся, послушай.
Двор, изгородь, мусорный бак.
Осмотрись, принюхайся, послушай.
Крыльцо, машина, газонокосилка.
Осмотрись, принюхайся, послушай.
Стерлинг заговорил шёпотом:
– Изгнанные из лесов и полей койотами и волками, отторгнутые от Города жестокостью человека, наши герои оказались меж двух миров. Между городом и лесом. Между тьмой и уличным фонарём. Между светом дня и непроглядностью…
– Стерлинг! – зашипела сердито Дасти. – Я не шучу.
Лисица остановилась и подняла переднюю лапу. Лисёныши повторили за ней.
Осмотрись, принюхайся, послушай.
Для Ласки, молоденькой лисички, звуки и запахи ночи были такими же, как всегда – пахло ржавой водой от поливалок, опадала с деревьев листва, гудрон остывал на дороге… Только глаза видели отличие. На улице был припаркован какой-то белый фургон, его железное брюхо пощёлкивало, остывая. Но Дасти не обратила на фургон никакого внимания, и тогда Ласка тоже решила не тревожиться из-за этого.
Лисы бежали дальше сквозь ночь, и шёпот Стерлинга стал едва различим.
– С виду улица Готорна похожа на любую другую. Но кто знает, какое зло прячется в её закоулках и подворотнях?
– В подворотнях! – громко прыснул третий лисёныш, Джулеп.
Дасти вздёрнула губу, и пасть у Джулепа захлопнулась так быстро, что это услышали остальные.
– Если наши бесстрашные лисы утратят осторожность, – вещал Стерлинг, посверкивая в ночи узкими глазами, – если они перестанут ловить каждое движение вокруг, каждый звук, каждый запах, то забредут в места, которые я назову…
Дасти зарычала и резко обернулась. Стерлинг замер как вкопанный.
– Если из-за тебя нас сейчас поймают, помяни моё слово, я сама швырну тебя людям, чтобы спасти остальных, – остро засверкал её единственный клык. – Ясно?
Стерлинг уронил голову, и Дасти продолжила путь.
Не успел Стерлинг увидеть перед собой её хвост, как тут же выговорил одними губами:
– Сумеречная Зона.
Они подошли к дому с чёрно-белой вертушкой на газоне. Лопасти вертушки завораживающе вращались. Дасти юркнула в дыру под забором сбоку от дороги, её задние лапы подвернулись, как осенний лист. Следом, извиваясь и царапая спины о шероховатое дерево, скольз нули мальчишки. Ласка лезла не торопясь, осторожно, чтобы не напороться снова хвостом на гвоздь.
Лисы крадучись пробрались в непроглядной тьме щели между забором и домом и очутились среди растрёпанных теней Мусорного Двора. Люди обычно избавляются от старых вещей, но Беззубая Дама хранила всё. Шины, уложенные в башни, спицы от колёс, напоминавшие гнёзда, манекен и сломанное окно, холодильник, остановившиеся часы и даже скульптуру, изображавшую человеческий глаз. Всё это окружали стопки журналов, распухшие после нескольких месяцев дождей.
Ласка облегчённо махнула хвостом, повела ушами. На улице Готорна Мусорный Двор, с его угощениями и бесчисленными укромными уголками, был редким уютным местом. И всё же Ласка ступала с опаской, внимательно осматривая газон – вдруг там черепки или куски проволоки, готовые ужалить, как муравьи.
Пока Джулеп обнюхивал сокровища двора, что поинтереснее, Дасти проверила заднее крыльцо дома. В воздухе, точно запах увядших цветов, висел призрак духов Беззубой Дамы. Ветерок раскачивал её кресло-качалку. Старая женщина ушла на ночь в дом. Но про них не забыла. Банка с кошачьей едой стояла открытой и ждала.
– Ф-ф! – подала знак Дасти, и Стерлинг бросился к шатким ступенькам крыльца, рассекая ночь своим серебристым мехом. Джулеп, который на что-то отвлёкся, кинулся следом, и синеватые блики будто расплылись у него по шубке. Стерлинг был уже на ус от крыльца, когда Джулеп ухватил его за хвост и дёрнул назад.
– Ай!