Она ответила мгновенно, неистово, вцепившись руками в волосы, обвив ногами спину, притянув его еще ближе.

Он двигался неторопливо, ритмично, погружаясь с каждым разом все глубже и глубже. Ведя ее за собой в какое-то далекое, такое желанное место… То, к которому она так стремилась, но, увы, почти никогда не попадала. Вот сейчас, сейчас, сказала она себе. И услышала, как изменилось его дыхание – участилось, стало прерывистым, – и поняла, что для него момент настал. Настал и прошел, оставив ее позади. Его тело содрогнулось в судороге оргазма, он выкрикнул ее имя раз, другой, третий…

Она притянула его на себя, прижав изо всех сил и наслаждаясь его наслаждением, и тоже закричала, а потом прильнула губами к его рту, пытаясь хоть как-то утолить свой голод…

Когда все было кончено, Дуглас затих, расслабился и закрыл глаза. Тело его было горячим и мокрым от пота. Она полагала, что он уснул – привычное для нее окончание любовного акта. Но нет, к ее крайнему удивлению, Дуглас вдруг шевельнулся и приподнялся. Стало ясно, что он не собирается спать в ее объятиях. Странно, но ее это почему-то разочаровало.

Несколько долгих мгновений царила тишина, и Джозефин лежала тихо, как мышка, чтобы не потревожить его. Но потом он протянул руку, взял ее за подбородок и повернул лицом к себе. Дуглас полулежал, опираясь на локоть, удовлетворенный и расслабленный, и едва заметно улыбался.

Но вот он прищурился и негромко спросил:

– Ну а тебе как, понравилось?

– Замечательно, – ответила она и улыбнулась в ответ. – Просто чудесно. Разве надо спрашивать?

Однако он медленно покачал головой:

– Если было так здорово, то почему же ты не кончила?

Она судорожно глотнула и попыталась возразить:

– Но я…

– Нет, – протянул Дуглас. – Я не глупец, Джози, и знаю, что ты притворялась. Ты была со мной почти до самого последнего момента… Я чувствовал это… а потом потерял тебя. Тебя словно… унесло течением куда-то в сторону.

Последовало молчание, затем Джозефин высвободилась из его объятия.

– Мне жаль… прости.

– Тебе не за что извиняться, – суховато отозвался он. – Очевидно, мне надо было задержаться дольше. Проявить больше внимания.

Она не желала смотреть ему в лицо.

– Не думаю, что это что-нибудь изменило. Просто со мной это бывает…

– Но ты же хотела меня, – нежно проговорил Дуглас. – Я ощущал. Это не было притворством или игрой.

– Я не могу объяснить, – придушенным голосом выдавила Джозефин. – Это как будто… как будто я тянусь, тянусь, тянусь… и не могу дотянуться.

– И так каждый раз?

«Почти каждый», – должна была бы ответить она, но вместо этого заявила:

– Не думаю, что это подходящая тема для беседы. В конце концов мы же договорились: ни пришлого, ни будущего, только наслаждение настоящим. – Помолчала и продолжила: – Или ты вроде психоаналитика, хочешь нырнуть в глубины моего подсознания и найти там истину?

– Нет, – с неожиданной суровостью ответил Дуглас – Дуг для близких. – Я не психоаналитик, а мужчина, который не сумел удовлетворить тебя. Но, думаю, могу кое-что сделать, чтобы смягчить твое разочарование.

Он притянул ее к себе и закрыл ей рот губами, чтобы подавить возможные протесты. Но Джозефин была далека от мыслей о сопротивлении.

Его руки медленно, чувственно путешествовали по ее телу, возбуждая, пробуждая все чувства, обостряя восприятие… И вскоре она уже дрожала и стонала, а его губы следовали за танцующими любовное танго пальцами.

Дуглас целовал ее груди, лизал розовые соски, пока они не затвердели. И Джозефин закрыла глаза и вздыхала, не ощущая и не воспринимая ничего, кроме потрясающего, пронзительного восторга.

А когда он поднял голову, смогла только прошептать:

– О, не останавливайся, пожалуйста, не останавливайся.

– Я только начал, – с еле слышной улыбкой в голосе прошептал он в ответ.

И его губы последовали дальше, вниз по ее стройному телу на плоскую равнину живота. А руки… руки уже ласкали бедра, и тело Джозефин расслабилось в ожидании того прикосновения, о котором так мечтало, но которое Дуглас, казалось, не собирался предложить ему.

– О, пожалуйста, пожалуйста, – пролепетала она каким-то чужим голосом и вдруг… Вдруг попыталась оттолкнуть его, шокированная и испуганная сверхинтимной лаской.

Но он схватил ее за запястья и не отпускал, не давал освободиться. Язык его превратился в пламя, одновременно ласковое и обжигающее самую сердцевину ее женского существа. Дуглас, не останавливаясь, подводил ее все ближе и ближе к краю, за которым нет возврата.

Джозефин задыхалась и издавала горлом странные, похожие на кошачье мяуканье звуки, непрестанно мотая головой из стороны в сторону. Перед глазами плясали золотые искры, кровь текла по венам с утроенной, удесятеренной силой…

Все слагаемые ее существа сосредоточились, сфокусировалось на том, что творил он своим фантастическим, искусным, чудесным языком. И не было в этот миг во вселенной никого, кроме них двоих: ее – покорной и восхищенной ученицы, и его – талантливого учителя, демонстрирующего ей тайны ее собственного естества.

Она даже не заметила, когда Дуглас освободил ее запястья.

Внутренний жар разгорался и разгорался, и вот уже она пылала, как плавильный горн. Джозефин осознавала, что он подвел ее к самому краю, за которым было одно лишь наслаждение, и держал там бесконечно долго, терзая и мучая ожиданием.

А когда она наконец испытала его, то уже не думала ни о чем, а только выкрикивала его имя, восхваляя и благодаря за дарованное ни с чем не сравнимое блаженство.

Джозефин проснулась, когда солнце уже заглядывало в окно, пробиваясь сквозь занавески. Она лежала в постели одна, аккуратно укрытая простыней.

Более того, на ней снова была та самая ночная рубашка, которую она небрежно сбросила накануне ночью, предлагая свое тело любовнику. С искренним изумлением Джозефин недоверчиво прикоснулась руками к мягкой ткани. А затем уселась на кровати и огляделась.

Удивление возросло еще больше. Комната выглядела так, будто в ней никогда никого не было, кроме нее самой. Даже простыни были разглажены. Даже вторая подушка выглядела нетронутой…

Неужели ей это только почудилось или приснилось? Ночь, полная любви и упоения, восторга и экстаза… И Дуглас, которого так хотелось назвать Дугом, доставивший ей неведомое доселе наслаждение…

Нет, тут же решила Джозефин, это невозможно. Ведь само ее тело во весь голос заявляло о насыщении и сексуальной удовлетворенности.

Она вспомнила, как после долго лежала в его тесных объятиях, упиваясь отголосками только что пережитого экстаза, и по щекам ее текли слезы.