– Через пять минут у меня начинается репетиция, я – на сцене или в зрительном зале. Думаю, не потеряюсь, – изобразил любезную улыбку Голубков и вышел из кабинета.

– Гений, настоящий гений! – восторженно проговорил Берестов, когда за Голубковым закрылась дверь. – И как всегда – масса завистников. Вы не представляете, как сейчас тяжело настоящему таланту! Столько всяких слов говорится о свободе и демократии, а на деле все выливается в придирки и преследования, чуть ли не в травлю.

– Доброжелательные коллеги не дремлют? – понимающе улыбнулся Лев.

– Ах, если бы только коллеги! – патетически завел глаза Берестов. – Ведь юридически мы – государственное учреждение, и хотя особых выгод такое «завидное» положение нам не приносит, зато проблем из-за этого – хоть отбавляй. Каждый незначительный чиновник, любой мелкотравчатый крючкотвор считает себя вправе учить и определять, каким должен быть репертуар. Назначают какие-то непонятные комиссии, собирают заседания… черт знает что. Какое им дело, в конце концов! Художник должен творить, в этом его жизнь, смысл существования. А они… Впрочем, вам все это, наверное, неинтересно. Простите, что отвлекся, просто наболело. Так на чем мы остановились?

– На том, что вы вызвали полицию.

– Ах да. Действительно. Но это, собственно, и все. Полицейские осмотрели место происшествия, провели все процедуры, которые там у вас полагаются, вызывали врачей, они зафиксировали факт смерти. Мы в это время уже вернулись в ресторан, я попытался успокоить женщин. Бедная Линда! Она просто потеряла рассудок. Они хотели поговорить с ней, но не было никакой возможности. Да и поздно было уже. Второй час ночи, какие уж тут разговоры. Все стали расходиться, я отправил Линду с… с одной девушкой. Катей. Они немного знакомы, и я попросил, чтобы до утра она за ней присмотрела. Мало ли что может прийти в голову в таком состоянии. Вот, собственно, и все. Не знаю, что еще смогу рассказать.

– Спасибо, этого вполне достаточно, – вежливо ответил Гуров. – У меня сложилась вполне ясная картина происшедшего. Не буду больше вас беспокоить.

– Что ж, рад был помочь. Если будут еще какие-то вопросы – обращайтесь. По мере сил всегда отвечу.

– Спасибо. Не подскажете, как мне удобнее пройти на сцену?

Берестов объяснил, и, попрощавшись с ним, полковник покинул кабинет худрука.

Анализируя в уме только что закончившуюся беседу, он пришел к выводу, что Берестова в список подозреваемых включит в последнюю очередь. Чем мог насолить ему Бойцов? Скорее, наоборот, выстилался перед новым худруком как мог, пылинки сдувал. Ведь именно от него зависело и собственное благополучие, и «привилегированное» положение в театре, какое раньше ему и не снилось.

Если бы Берестов имел к Бойцову какую-то претензию, для ее устранения, скорее всего, хватило бы пары слов. В крайнем случае, он мог бы его просто уволить. Но убивать… зачем?

Для Берестова Бойцов – мелкая сошка, и он, конечно же, не стал бы «пачкаться». На его уровне есть и другие способы «приведения к знаменателю», ничуть не менее действенные и гораздо более безопасные.

«Такой способ – убийство исподтишка, да еще и с маскировкой под ограбление – выбирает тот, кто слабее жертвы и не может справиться с ней, так сказать, «легальными» методами. К тому же эта самая маскировка указывает и на страх. Заказчик, если он есть в этом деле, видимо, боится малейшего подозрения в отношении себя. А это может говорить только об одном – у него имеется железобетонный, для всех очевидный мотив. И как только появится хоть призрачный полунамек на его персону, деваться уже будет некуда. Он будет раскрыт. Нет, будем считать, что Берестов пока «в запасе», – размышлял Лев, подходя к высоким дверям в зрительный зал. – Посмотрим, что скажут другие».

Открыв дверь, он обнаружил столько «других», что сразу понял – недели не хватит, чтобы опросить их всех.

Сцена была заполнена людьми, да и в зрительном зале было тесновато. Правда, кресла были пусты, но на небольшом пространстве просцениума собралась целая толпа.

Уже знакомый «гений» в зеленой рубашке сидел на третьем ряду и нервно кричал в микрофон:

– Нет, Игорь, нет! За ней идут фокусы! Ты после вступаешь. Не знаю… минут через семь, наверное. Когда он там выскочит, этот заяц. Внимание! Всем внимание! Повторяем от прохода Клеопатры…

– Э-э… простите, – подойдя поближе, скромно обратился к нему Гуров. – Я, если помните…

– А? Что? – рассеянно обернулся Голубков. – А, это вы… Насчет Руслана, да?

– Именно. Мы не могли бы…

– Да, сейчас. Одну минуту. Вы видите, у нас тут… Алло! Всем внимание! Перерыв десять минут, потом повторяем от прохода Клеопатры.

Положив микрофон, Голубков кивнул Гурову, указывая на дверь. Вместе они вышли из зрительного зала, в котором было так шумно, что расслышать друг друга действительно можно было, только разговаривая в микрофон.

– Простите, что не смогу уделить вам достаточно времени, – сказал Голубков, быстро шагая по коридору. – У нас последние прогоны перед шоу. Может быть, вы слышали – через пару дней премьера.

– Да, конечно, – с готовностью откликнулся Лев, довольный, что пришел сюда подготовленным. – Ваши знаменитые перформансы.

– Ну, уж не такие знаменитые… – самодовольно заулыбался Вадим. – Пойдемте в гримерные. Там сейчас никого не должно быть, можно поговорить спокойно. Впрочем, если с Виталием вы уже говорили, я навряд ли смогу что-то добавить. Я был там же, где и он, и видел то же, что и он. Или даже меньше. Я не отличаюсь особой внимательностью и редко запоминаю детали окружающей обстановки. Почти непрерывно думаю про шоу, до последнего момента что-то изменяю, редактирую… Голова занята только этим.

– Что ж, это вполне естественно для творческой личности. У меня всего лишь несколько вопросов.

Разговаривая, они спустились в цокольное помещение, и Голубков открыл одну из дверей бесконечно длинного коридора.

– Проходите, прошу вас. Видите – никого нет, как я и ожидал. Здесь нам не помешают.

В небольшой комнате перед огромным зеркалом у стены стоял косметический столик, а напротив него, у другой стены, помещался старый, видавший виды диван.

Голубков по-свойски развалился на диване, Гуров устроился на стуле, стоявшем возле столика.

Он действительно хотел задать лишь несколько вопросов, чтобы продублировать рассказ Берестова, но, взглянув на вальяжную позу «гения», неожиданно для самого себя спросил о другом: