— Патрон, — сказал Гай, когда я приблизился к моему Харли, собираясь обратно в Стожарову Хату. — Чуешь ли гуляние лесное? Эво Травко шоршит — с рыбицею врачается. Погоди его — расповедай нам, како с князем слово было.

Травко вышел из лесу молодчиком плоского и коренастого вида. Он был украшен крупными голубыми глазами юного пионера, широким рябым лицом уличного бандита и прической под gorshock. В плечах пионер раздался так, что напоминал уже белорусского партизана. На поясе парниши болтался широкий заржавленный меч, а рядом подрагивала на веревке огромная скользкая рыбина. Она, видимо, с большим трудом научилась дышать и теперь радостно и удивленно вращала глазами, будто спрашивая: «Ой, братки, а что это я тут делаю?»

— Здрав бы ты, Мстя! — невнятно приветствовал партизан, расплываясь в моем направлении тихой солдатской радостью. — Гли, что я те принес, — добавил он смущенно, протягивая рыбину, — но тут же увидел избушкино пепелище и заморгал, бледнея.

— Княжий век уже в законе, — загудел Гай, объясняя обстановку. — Ушел на згу[44]наш волен, згинул восвояси… Эву пору и мы, Травень, не холопи, ано люди самовольные.

Кто-то вольный, а у меня, например, княжьи дети на руках, подумал я, изучая Травеня. Гопник мне понравился: интеллектом не испорчен и умеет ловить рыбу — такие люди нужны партии. В ходе непродолжительной беседы я выяснил, что оба головореза — профессиональные дружинники, биороботы-терминаторы, служившие князю Всеволоду Властовскому и его бессмертному делу с раннего детства. Не один десяток черепных коробок сокрушили они, ищучи, как говорится, себе чести, а князю славы. И вот — о радость! — готовясь к отъезду на небеса, мудрый старик запрограммировал их на выполнение любых приказов нового хозяина. «Мстиславка за старшого остается», — сказал князь, засовывая ребятам в мозговой отсек дискету с измененной программой послушания, — и вот ребята стоят передо мной, все пуговицы в ряд, играют мышцами на честных лицах и ожидают инструкций. Я прикинул шансы: кроме вашего покорного холопа, объединенным силам космического зла противостояли: слепой Лито, рыжий Гнедан, борец сумо по кличке Гай и люберецкий партизан Травень. Пятеро негодяев, с оружием в руках отстаивающих дело властовской революции… Звенят цикады, и багровая луна встает над Флорес-пара-лес-Муэртес, выползая из джунглей, глухо закипающих тропической ночью… Помнишь, Фернандо, как мы форсировали Рио-Гранде? Помнишь, камарадо, легкий блеск взлетающих мачете, сахарный хруст автоматных очередей и сияющий путь смерти, гордый хвост твоей ракеты SA-7, нацеленной во вражеский вертолет? Ах, амиго, юная черноглазая свобода выросла в хижинах наших матерей, она уже выучилась петь со своим народом пьяные песни независимости! Но пасаран, амиго! Венсеремос! Кристина Онассис! Впрочем, я отвлекся.

Покойный князь был прав насчет погоды. Мелкие осадки снова закапались с неба, и возвращение в деревню проистекало под теплым дождиком. Так и не дождавшись автобуса, мы решили пойти пешком. Местность медленно проползала мимо: рыжий Харли расслабленно плелся сзади, ведомый Гаем под уздцы. Он был обижен тем, что на него нагрузили личный мусор дружинников — два заляпанных грязью щита, мешок белья, чьи-то сапоги и небрежно свернутый дорожный плащ…

В промежутке между бизнесом я расспросил ребят об их детских впечатлениях. Осаду города Властова отчетливо помнил только Гай: Травень в те годы еще пешком на горшок ходил. С третьей попытки память Гая прояснилась настолько, что он вспомнил имя няньки, присматривавшей за ныне искомыми княжьими детьми. Ударницу педагогического труда звали Матохою (Ma’toha), и знаменита она была прежде всего умением профессионально драть задницы. Поймает, бывало, какую-нибудь задницу, и давай ее драть. Такие дела. Жестокая дама дожила до глубокого маразма и повергла окружающих в траур еще в эпоху командно-административных методов управления, то есть лет пять назад. Про секретную миссию Матохи касательно распределения обрезков княжьего кушака между наследниками никто, кажется, не знал — согласно официальной версии, все потомство Всеволода было вырезано престольцами. Некоторые частушки, ходившие в народе в качестве фольклора, намекали, впрочем, что кое-кто из детей выжил, благодаря вмешательству местного сердобольного божка Стожара — но трезвые скептики и хронические атеисты (а таковыми были мои новые подчиненные) давно примирились с мыслью о генеалогической кастрации рода князей Властовских.

Расстояние до Стожаровой Хаты (так звучно называлась, оказывается, моя родная деревня) уже заметно сократилось, когда из-за поворота лесной дороги вырулил четырехколесный унитаз, увлекаемый вперед низкорослой крестьянской лошаденкой. На телеге, помимо бочек и старого улья, виднелись двое путешественников. Первый — плешивый старичок скинхэд в темной бороде — управлял лошадью. А второй, незнакомый молодчик в дорогих сапогах и стильном дорожном костюме, едва заметив нашу веселую команду, бодро спустился с телеги на землю и… судорожно бросился с дороги к лесу!

Травень присвистнул и зачем-то побежал вослед. Гай свистеть не стал, но устремился туда же — через миг все трое едва мелькали в просветах деревьев. Мы с Харли остались вдвоем встречать мужичью телегу. Все произошло так неожиданно, что я присел на краешек измены[45]. Почему мои ребята так заинтересовались путешественником?

Бородатый мужиченыш на тачке между тем улыбчиво поздоровался и стал объяснять:

— Уж не ведаю, что и за попутчик такой у меня был. Тать нощной или пословный человек, не инако, — закричал он мне, подмигивая. — Пристал ко мне у млина: подвози да подвози! Тьху! (Старик сплюнул и снова подмигнул).

— Не ори, папаша, — не в лесу, — сказал я, переводя взгляд на верхушки дерев.

— И все-то он от людей хранился, за бочки кутался, — шепотом продолжал подмигивающий старикан. — Вота: ногату[46]мне подсунул, да быть мне нему и за его попутствие ни единому лешему не речи… А мне что? Я молчу себе…

— Во-во, папаша, это ты здорово придумал. Помолчи еще разок. Уж больно у тебя это ловко получается, — посоветовал я, наметанным глазом оценивая конфигурацию бочек на телеге. — Это чего? — спросилось вдруг, глядя на бочки.

— Где? — Старик страшно заинтересовался и круто обернулся через плечо. — А-а-а, это телега, — сказал он несколько разочарованно.

— Ясно. — Я удовлетворенно кивнул. Из лесу послышался отдаленный крик и глухие высказывания: мои мальчики беседовали с незнакомцем. Старик тоже прислушался, но вдруг вздрогнул, будто вспомнив о судьбоносном:

— Да! А меня ведь Порхеем зовут! Из Калинцева починка, бортника Гонялы дед!

Я просто ушам своим не поверил. Встретить деда Порхея — это подарок судьбы, я считаю. Захотелось вдруг сердечно обнять старика! Радостно улыбаясь, я представился и протянул ему визитку. Между тем лесные голоса приближались — вынырнув из-за кучи бурелома, в поле зрения возник Гай, а за ним и Травень, тащивший кого-то за ноги по земле. Жертва была всячески обвязана веревками и покрыта в отдельных местах отпечатками босых, но грязных ног.