Он протянул ей стопку с необычно бледным хересом. Белесым, как его глаза, подумала она и удивилась сама себе.

– Увы, не совсем тот «чистый дух», – сказал он и поднял стопку, словно в знак извинения.

Потом отошел к дивану у окна и, глядя наружу, медленно, меланхолично, но очень красиво продекламировал:

Пришпоривает слава чистый дух,

Презревши негу, дни отдать трудам…

Умолкнув, он залпом допил херес и, не оборачиваясь, сказал:

– В любом случае, вы же придете на мою лекцию в понедельник?

Несколько минут спустя Кэт, вставая, чтобы попрощаться, увидела в записной книжке набросок женской головки с прерафаэлитскими волосами и пухлыми губами.

Лекцию он так и не прочел. На рассвете в воскресенье Кэт разбудил настойчивый сигнал машины «скорой помощи» во дворе Рэдклиффской больницы. Звук был в общем-то привычным – больница соседствовала с ее колледжем, но почему-то она проснулась. А потом снова заснула.

На следующее утро объявление на двери лекционного зала сообщало, что цикл лекций «Великое искупление – Великий спор, истолкование «Потерянного рая» отменяется. «К большому сожалению, внезапное заболевание вынудило профессора Э.Л. Бойда покинуть университет».

…Вновь, прервав ее воспоминания, появился Нокс-Гордон и исчез за калиткой. Кэт села на велосипед и поехала дальше на юг, выбрав пыльную дорожку вдоль Мертона, которая вела к лугу Крайст-Черч и реке.

У реки Кэт мало-помалу овладела грусть. Всюду вокруг нее семестр неумолимо завершался, и лучшая часть лета ускользала – сотни отъездов из каждого колледжа истощили его энергию. Оставались лишь последние обрывки, истертые, уже обветшалые. Дневник она не открыла – слишком уж реальным было все это.

За изгородью на лугу коровы жевали листья лопуха и безнадежно взмахивали хвостами, отгоняя вялых мух. Возле паслись две лошади, явно седлавшиеся слишком редко. Берег густо зарос ивняком и крапивой, зеленоватая вода стояла низко. При виде нее к берегу подплыла стайка уток, и Кэт пожалела, что не сообразила захватить для них булку. Они тут же бросились врассыпную при появлении перегруженной плоскодонки, на которой компания студентов, отталкиваясь шестами, направлялась к пристани у моста Фолли на обратном пути после последнего буйного пикника в ознаменование завершившихся экзаменов.

Кэт вспомнила, как они с Астрид радостно вопили до потери сознания в тот день, когда восьмерка Тринити обошла восьмерку Нью-Колледжа и первой пришла к финишу. Джайлс выбрался на берег после ритуального обмакивания, ухмыляясь как сумасшедший.

– Все гребли быстро, а он вдвое быстрее, – поддразнила его Кэт, но эта бородатая шутка не могла задеть ликующего победителя.

А ночью на крыше Мейтленда были установлены скрещенные весла. По слухам, распространившимся за завтраком на следующее утро, под веслами лежало «континентальное» (то есть нецензурированное) издание последнего великого романа Лоуренса. Декан тут же распорядилась их убрать и написала декану Тринити, выразив все свое негодование. Джайлса от неминуемого временного отчисления спасла лояльность Корниша, который заверил декана, что на веслах, кроме цветов Тринити, не было ничего. (Джайлс еще в самом начале занятий позаботился украсить рукоятки гербом Бигби с девизом: «Semper grate, semper gratis» .)

* * *

Выбрав самый дальний путь к мосту, обратно Кэт отправилась кратчайшей дорогой. Проехала по Корн, заглядывая в витрины, вновь обогнула Мемориал с подветренной стороны и вновь добралась до Сент-Джайлса. Взглянув на вывеску «Орла и ребенка» – трактира, больше известного под куда более грубым названием, она вспомнила вторую шараду семестра.

Как-то вечером Джайлс пригласил ее на тайное свидание в «Кроличью нору». Он сказал, что никак не придумает, какой подарок сделать сестре на день рождения, так не подскажет ли Кэт ему чего-нибудь? Она дала ему несколько указаний – все содержали шелк или сахар, два ингредиента, которые Астрид особенно ценила. Джайлс рассыпался в благодарностях и направился к стойке взять им что-нибудь выпить.

В алькове напротив расположилась компания острословов из дискуссионного клуба. Пока Джайлс ждал своей очереди у стойки, Кэт рассеянно прислушивалась к их болтовне. Душой компании явно был чернобородый субъект с очень смуглым лицом, чья внешность сразу привлекала внимание. Причем даже не элегантностью его костюма и манер, сразу выделявшей его из окружения, но белоснежным шелковым тюрбаном, намотанным столь искусно, что он казался отлитым по форме. Под тюрбаном поблескивали угольно-черные глаза. Кэт уже видела его и знала, что зовут его Правин – «Божественный Правин», как его прозвали. Учился он в колледже Крайст-Черч, как будто блистал в юриспруденции и на этот семестр был выбран председателем студенческого союза. Еще говорили, что он вроде бы какой-то принц.

Компания выбрала темой Индию и обменивалась анекдотами о временах британского владычества, словно оно принадлежало давнему прошлому, затерявшемуся в тумане времен. Речь зашла о жене молодого английского офицера, изменявшей мужу направо и налево.

– Как будто у твоего брата, Феррар, были какие-то недоразумения по этой части? – спросил молодой человек, сидевший рядом с Правином. – По слухам, дамы, уезжавшие на лето в горы, очень там скучали.

Первый придворный, подумала Кэт. С правом пробного выстрела.

– Брось! – резко ответил Феррар.

Кэт узнала в нем студента, который воспользовался профессорскими удобствами на верхней площадке.

– Ну-ну, – произнес Правин с манерной томностью, которая вызывала восхищенное преклонение в студенческом союзе. – Если милому Ральфу неприятно обсуждать с нами домашние дела своего брата, мы должны уважать его сдержанность. – Он помолчал, поглаживая бороду. – В любом случае, – продолжал он затем, – по моим сведениям, виноват исключительно некий окружной инспектор. Жуткий ходок по дамской части, от посягательств которого не была гарантирована ни единая мемсахиб – ни даже благоуханная невестка нашего благородного друга.

Феррар, казалось, был благодарен и за такое вмешательство, пусть явно злокозненное. Иначе ему пришлось бы грубо нарушить этикет их кружка, подразумевавший всеосведомленность Правина. Но Кэт заметила, что он задет. Ответил он не Правину, а первому придворному:

– Если тебе уж так надо знать, он пытался принудить ее силой. Подонок чуть ей руку не сломал, прежде чем отпустил.

Правин издал неодобрительный возглас, будто нравственное падение мира лежало на его плечах тяжким бременем.

– Подумать только! Гиммлер Симлы, – вставил остряк по ту сторону стола.

Феррар угрюмо удалился к стойке, чуть не столкнувшись с возвращавшимся Джайлсом. А Правин словно погрузился в размышления, поглаживая и поглаживая бороду – ухоженную и глянцевитую. Потом он устремил взгляд в пространство и медленно продекламировал:

Сказал Феррару некий Монт:

«А вы б снесли такой афронт?