секунд Эсфирь понимает: шрам — магический. И чем больше чары пытались сделать его невидимым, тем больше он за это расплачивался колоссальной болью. Обычно, отмеченные магическими шрамами, не могли накладывать на них чары, и то, что у герцога получалось скрыть его хоть и на недолгое время, говорило только об одном — он необычайно могущественен.

Эсфирь ухмыляется. А ведь, согласись Видар отдать её замуж за него — это решило бы многие проблемы герцога. И её. По крайней мере, старший брат был бы дома.

— Вижу, я доставила не мало проблем. Это радует, — яд в глазах Эсфирь растекается по радужке от одной мысли, что шрам у герцога нарывал и заходился уродливым экссудатом.

— Я мог выкрасть тебя ещё в ту ночь, вТаверне, — довольно скалится Генерал. — Ну-ну, милая, только идиот, будучи под чарами, не вычислит такого же врунишку.

— Раз не выкрал, то что-то мешало тебе.

— Да. Ты. Понадобилось несправедливо много дней, чтобы подтвердить вашу с альвом связь.

Шестерни в мозгу Эсфирь крутятся с новой силой.

— Это не твой истинный облик, — она подавляет рык.

Конечно, он не покажет ей истинную суть! Вряд ли, что её вообще видела хоть одна живая душа, не принадлежавшая к его последователям.

— Твоя хвалёная смекалка и ум заставляют меня разочаровываться.

Эсфирь лишь ухмыляется в ответ, из последних сил концентрируясь на том, чтобы залатать последние ощущающиеся расколы в собственной душе.

— Быть оружием в руках всех и каждого не так-то просто, — она приподнимает подбородок, чтобы взгляд оказался под другим ракурсом. Нераспознаваемым для Генерала. — Силы, в конце концов, истощаются.

— Я очень на это надеюсь. Не хотелось бы, чтобы ты спалила мой особняк.

В ответ Эсфирь лишь усмехается, переводя взгляд за стекло — Четвёртая Тэрра сверкала хрустальными листьями деревьев, снующими меж ними пикси и переливом журчащих рек. Несколько раз она замечала солдат-сильфов, что с особой внимательностью патрулировали границы деревень и сёл, останавливали на досмотр нежить и кареты. И ей хотелось, чтобы их тоже остановили, но герцог Тропы Ливней, каждый раз, завидев солдат, кивал им головой с добродушной улыбкой на устах. Никто не трогал приближённого короля. И только Эсфирь знала, что таковым он не является.

Больше с ней никто не разговаривал вплоть до поместья псевдо-герцога. Когда она выходила из кареты — никто и не посмотрел в её сторону. Но на деле все просто боялись поднять взгляды на Генерала. Признаться, в других условиях, ведьма даже восхитилась бы умением прятаться на виду.

Пока они шли до границы Междумирья — вокруг витали чары, Эффи чувствовала их каждой клеточкой тела.

Генерал прихрамывал в двух шагах от ведьмы, размеренно стуча тростью. Перед ним склоняли головы и кровожадно скалились прекрасные сильфы, а завидев Эсфирь каждый считал своим долгом впиться в худую плоть зубами и истерзать до беспамятства. Но стоило переступить границу, как чары растворились, а истинные лица явились в полной красе.

Она позволяет себе нахмуриться лишь на секунду, но её достаточно, чтобы оценить ужас происходящего: вокруг дышала хаосом настоящая разруха. Последователи Генерала ужасали внешностью, но одно было совершенно точно — внутренняя гниль полностью соответствовала внешней. Осознанную нежить (альвов, сильфов, никсов, саламов, маржан) от неосознанной (тварей, наводняющих леса, воду, пещеры) отличало одно: с первыми всегда можно было договориться, вторые же являли собой бесчинствующие стада глупых машин смерти. Состояние подданных Узурпатора ужасало, их словно специально причисляли к «неосознанным» — такого сброда она не видела ни в Малварме, ни в Халльфэйре, и это если учесть, что не существовало и малейшей нищей подворотни, которая могла укрыться от Тринадцати воронов.

Но кое-что их всё же объединяло — они также виртуозно стремились к саморазрушению, что и обычная нежить.

Ведьму проводят по поместью, экстерьер которого полностью соответствовал внешнему виду сброда, вплоть до огромных безвкусных деревянных дверей. Их даже открывают перед ней, всё-так же неприятно скалясь и отвешивая шутливые поклоны.

— Добро пожаловать в покои, Ваше Величество, — неприятно скалится Генерал. — Я дам знать, когда они понадобятся мне, — обращается он к своим прихвостням.

Её грубо вталкивают внутрь, и прежде чем двери захлопнутся, Эсфирь кажется, что голос постарел на несколько сотен лет.

Первые несколько секунд она тупо пялится на закрывшиеся двери. Сердце громко колотится о грудную клетку, будто посылая сигналы срочного спасения. Она едва хмурится. Ни к чему юлить, часть неё хотела, нет, яростно желала, чтобы пришёл Видар, забрал её и самодовольно усмехнулся всему проклятому миру. Чтобы он тихим, пробирающим до дрожи голосом говорил: «Верни мою ведьму», а, может быть: «Ты посмел тронуть мою жену?».

Ведьма сильно щипает себя за ладонь.

Нет. Нет. Нет! Он не придёт. Она есть только у самой себя. И несмотря на клятвы онне обязанприходить. Не после её лжи, которую Паскаль уже наверняка вскрыл. Не мог не рассказать, когда король чуть не умер из-за неё.

Из-за неё. Эсфирь сильно щурится. Она каждый раз мечтала, что как только он расслабится — обязательно ударит, отомстит ему. Но они расслабились оба, а ведьма не ожидала, что сделает это против собственной воли. И стоило бы радоваться — Генерал просто помог сделать то, о чём она…а мечтала ли?

В пекло несносного короля! В пекло! В адское жерло! Пусть сидит в своём демоновом замке, пусть занимается своим долбанным королевством, пока она находит способ выбраться, пока она разыгрывает внутри головы сценарий о том, как вырывает собственное сердце и заталкивает его в глотку Тьме, чтобы та подавилась от радости.

Ему не нужно быть здесь и, тем более, смотреть на то, какую жертву она принесёт ради него.

Непростительную. Леденящую кровь.

Эсфирь слишком хорошо изучила демонова короля. Она знала, куда нужно направить неаккуратное слово, чтобы виртуозно вывести его из себя; знала, как потешить эго, хотя делала это только под мороком братьев; подмечала резкую смену настроения, когда он давал волю чувствам, что шли вразрез с жестокостью; знала, что когда он злится, по-настоящему злится, то плотно стискивает челюсть, а когда задумчив и прислушивается к ней, то левая бровь чуть подрагивает. В конце концов, она видела мириады теней в ярких глазах и то, как все они сгущались в опасную черноту на дне зрачков, когда он не прощал мелких провинностей.

Скрыть связь — это не тарелку разбить и уж тем более не назвать его на «ты». А попытаться нарушить её — тем более. Он никогда не простит её.

Сердце делает очередной, опьянённый болью, удар. Она не сможет поступить иначе.

— Эффи-Лу? — тихий, хриплый голос заставляет ведьму