С изрядным запозданием дошло до меня, что не М. Руста били. Им пороли Вооруженные силы Советского Союза. С них сбивали «спесь», приручали. В армии курс М. С. Горбачева порождал немало кривотолков, непонимания, скрытого противодействия. Со своим бархатным предложением я попал в суконный ряд.

На следующий день после заседания политбюро мне звонит А. Н. Яковлев. Интересуется, на каком основании я «распространяю обещания насчет скорого освобождения М. Руста». «Генеральный тщательно избегает обнадеживать президента ФРГ». Принято решение «передать дело в суд».

Уточняю: обещаний, что М. Руст будет освобожден, не давалось. Говорилось, что «решается его судьба». Политбюро, исходя из ошибочных посылок, приняло вчера ошибочное решение. Я сделал все от меня зависящее, чтобы его предотвратить, но не преуспел.

А. Н. Яковлев «по-товарищески» просит дела М. Руста больше не касаться. Генеральный «почему-то» считает, что на него оказывается давление, и реагирует обостренно.

Встретившись с родителями М. Руста в Гамбурге весной 1988 г., я с чистой совестью мог сказать, что сочувствую быстрейшему их воссоединению с сыном. Единственное, чем мог утешить родителей, – это сообщением, что сыну созданы относительно сносные, щадящие условия отбывания наказания, и главное – что время работает на освобождение их Маттиаса. Наградой мне была узумбарская фиалка.

Другой случай совершенного несогласия с М. С. Горбачевым, пришедшийся на тот же год, касался секретных протоколов к советско-германским договорам 1939 г. Это долгая история с предисловием и послесловием. Постараюсь передать ее максимально компактно.

В 1968 г., вскоре после перемещения в 3-й Европейский отдел МИДа, меня пригласили войти в редакторский коллектив, который готовил сборник документов «Советский Союз в борьбе за мир накануне Второй мировой войны». Вместе с И. Н. Земсковым, тогда начальником историко-дипломатического управления министерства, мы вышли на Громыко с предложением предать гласности «приложения» к договорам с Германией, которые заключались в 1939 г., и тем подвести черту под непрекращавшимися дискуссиями о «секретных протоколах».

Реакция министра: «Данный вопрос вне моей компетенции; должен посоветоваться в политбюро». Через неделю он извещает Земскова, к которому был особо расположен, что наше предложение признано «несвоевременным». Громыко не заявлял, что секретных протоколов не существовало и что распространяемые за рубежом фотокопии являются «фальшивками». «Несвоевременно» – на этом ставилась точка.

Держим совет и решаем: наш сборник оборвется на 1 сентября 1939 г. В сносках надо избежать категоричности по поводу того, что было и чего не было. Не создавать впечатления, что публикуемыми документами советские архивы исчерпываются.

В 1978 г. возникла мысль о переиздании документально обогащенного сборника «Советский Союз накануне…». Опять редакционная группа. Новое наше с Земсковым обращение – теперь к члену политбюро Громыко. Он откликается сразу и кратко: нет. Решаем, что переиздание сборника без протоколов нецелесообразно.

Обострение ситуации в прибалтийских республиках в 1986 г. стало для меня поводом поставить вопрос о заблаговременной подготовке к пятидесятилетию критически важных событий 1939 г. Отправляю энергичную записку А. Н. Яковлеву. Вместе с Л. А. Безыменским, В. Я. Сиполсом и рядом других видных специалистов мобилизуем доступные документы и материалы, тщательно исследуем фотокопии протоколов и историю их происхождения. Командирую с этой целью Безыменского в Федеративную Республику. По результатам вводим в курс дел А. С. Черняева.

Так или иначе, состоялось слушание данного вопроса на политбюро. Нас, зачинщиков, на него не пригласили. Поэтому я лишен возможности сообщить, какие оттенки имелись в «да». Насколько мне известно, выступавшие с разной степенью определенности склонялись в пользу подтверждения существования протоколов. В том числе Громыко. Несколько членов руководства участия в дискуссии не приняли. Горбачев подвел итог – пока перед ним не положат оригиналы протоколов, он не сможет взять на себя «политическую ответственность» и признать, что протоколы были. Ищите и обрящете.

Это говорилось Горбачевым после доклада заведующего общим отделом В. И. Болдина: оригиналы хранятся в архиве ЦК. Судя по отметке, накануне дискуссии в политбюро он показал их генеральному. Но эта «подробность» всплыла пять с лишним лет спустя. Для всех. Мне же она открылась в 1989 г.

Еще в 1988 г. хорошо знакомый сотрудник общего отдела дал мне понять, что «если архивы основательно копнуть, многим нынешним загадкам найдутся отгадки». Как их копнешь, когда Болдину дан строгий приказ никого не подпускать к «особым документам» на пушечный выстрел? Попробуем в обход.

Вместе с руководством историко-дипломатического управления МИДа, где хранится оригинал советско-германского договора о ненападении 1939 г., прошу провести криминалистическую экспертизу, чтобы установить, отпечатан ли текст договора и русский альтернат протокола, как он известен в фотокопии, на одной или разных пишущих машинках. Лаборатория Московского уголовного розыска выдает заключение – договор и протоколы имеют идентичный шрифтовой почерк; возможность подделки практически исключена.

При ближайшей же возможности докладываю результаты исследования Горбачеву. Третий в разговоре – А. Н. Яковлев. Вас, как в тот момент и меня, реакция генерального секретаря, наверное, обескуражит:

– Думаешь, что ты сообщил мне нечто новое?

Произнес с улыбкой-усмешкой и заторопился в свой рабочий кабинет.

– Оригиналы протоколов в общем отделе, и Михаил Сергеевич их видел, – обращаюсь я к Яковлеву. – Всякие сомнения отпадают.

Нарастали другие сомнения в нашем лидере. Даже членов политбюро он вводит в заблуждение. О каких решениях, выверенных на объективных данных, можно думать? Опять в ходу «двойки», «тройки» и их всепобивающий «туз»? При чем тут демократизация и гласность? Мы не имеем права лгать. Правда – единственный шанс для перестройки.

I съезд народных депутатов СССР (май – июнь 1989 г.) создает комиссию по советско-германским договорам 1939 г. А. Н. Яковлев за председателя, меня, угодившего в это время под нож хирургов, заочно выбирают в его заместители. На тринадцатый день после операции, невзирая на протесты врачей, отправляюсь, как просит Яковлев, в Кремль, чтобы участвовать в учредительном заседании комиссии. Никому не нужные подвиги, если учесть последующее.

Не без труда, но и не без воли к сотрудничеству рабочая группа составляет проект сообщения, с которым, кроме украинского коллеги, согласились все члены комиссии, включая В. Ландсбергиса. Предлагается опубликовать это сообщение примерно 20 августа, еще до того, как комиссия официально представит свой доклад съезду депутатов. А. Н. Яковлев не против, но:

– Вы понимаете, что последнее слово принадлежит не мне.

Все поняли. За это нам намылили шею. Мол, следовало своими деланными возражениями вывести из-под удара «нет» первого. Почему нет? «Не нравится», «не убеждает» – и все. Никакие уговоры не помогли. Дух сообщения не устраивает. Каким он должен стать, чтобы устроил? Думайте.