Мои представления разнятся с трактовками А. Н. Яковлева, высказанными вслух в 1992 г. и, по сути, отказывающими социалистической идее в праве на жизнь в принципе. Столь же чужда мне апологетика посылки о «непрерывности социалистического восхождения», бывшей до 1990 г., в том числе при А. Н. Яковлеве в качестве верховного идеолога, официальной догмой.

Будучи избранным секретарем ЦК, я опубликовал в журнале «Известия ЦК КПСС» статью с изложением своей позиции по Сталину и взглядов на судьбы социализма в нашей стране. Чтобы меня принимали таким, каков я был. М. С. Горбачев в это время еще говорил о «сталинщине» как заблуждениях в пределах «социалистических» исканий.

С мнениями спорить бессмысленно и в чем-то вредно. Смысл имеют дискуссии на базе фактов и вокруг фактов. Последние, несмотря на перехлесты, свойственные любой революции, не перестают быть фактами.

Октябрьская революция не являлась ни «заговором», ни «сектантским переворотом». Ее демократическая природа не оспаривалась даже самыми отъявленными противниками. Неприемлемыми и вызывающими для оппонентов казались «плебейский разворот» демократии, антимилитаристская и социальная направленность первых программных документов Октября, а не режим или структура власти сами по себе.

К власти в Советской России пришло многопартийное правительство. Большевики и эсеры выступали в нем коалиционно, олицетворяя единство интересов рабочего класса и крестьянства. Их союз был залогом недопущения гражданской войны. С двумя крупнейшими партиями сотрудничали различные группы меньшевиков, анархисты, украинские социалисты. Вооруженные силы страны возглавили в основном военные специалисты – не партийцы. Главнокомандующие И. И. Вацетис и С. С. Каменев – беспартийные, из 20 командующих фронтами только три большевика, из 100 командующих армиями – 83 вне партии.

Кризис начальной конструкции и ее распад стали следствием не споров о социально-экономическом будущем. Их вызвал отказ эсеров поддержать заключение в марте 1918 г. Брестского мира. В знак протеста против принятия Лениным «кайзеровского диктата» они вышли из состава Совета народных комиссаров (правительства), позже скатились к открытой вооруженной борьбе против большевиков, что и обусловило запрет в июле 1918 г. партии социалистов-революционеров.

Как свидетельствует один из самых яростных врагов Октябрьской революции, глава британской миссии в Петрограде и позднее в Москве Локкарт, большинство населения восприняло социальные перемены в России спокойно и даже с симпатией. Тревогу за личную безопасность и имущество испытывали больше перед уголовными элементами и анархистами. И так до осени 1918 г., когда все переменилось с началом Гражданской войны и интервенции, которым, с ложной скромностью замечал Локкарт, «мы способствовали».

Воспользуемся подброшенной Локкартом терминологией – империалистические державы «поспособствовали» тому, чтобы Октябрьская революция, развивавшаяся до сентября – октября 1918 г. преимущественно в мирном русле и при активном вовлечении в политические процессы широких масс, перешла в кровавую бойню.

Формально и интервенты выступали не против социально-экономических реформ, которые в тот период не вырывались за общедемократические понятия. Войска Соединенных Штатов привело в район Архангельска, по официальной вашингтонской версии, «беспокойство» по поводу наступления германских кайзеровских войск на Петроград. На Дальнем Востоке американцы высадились под «впечатлением слухов», будто немецкие военнопленные восстали где-то под Иркутском. Ох уж эти «отвлекающие заявления»! Оказывается, защищали Россию, готовы были признать ее и революционную. Даже на экономическую помощь не поскупились бы, если бы… Если бы большевики подвизались продолжать войну против Германии «до победного конца».

Прислушайся Ленин к президенту США Вильсону, обещавшему дружбу и поддержку за военный союз против кайзеровской Германии, все обернулось бы счастливо? Простили бы в этом случае большевикам «перегрев демократии», который совсем не нравился госсекретарю Лансингу, между прочим дядьке Дж. Ф. Даллеса? Оставляю гадать другим. Я вырвал несколько эпизодов из летописи былого единственно с целью подчеркнуть древнюю истину – не судите по началу о конце и по финалу о начале.

Осенью 1918 г. первый в новейшей истории режим «прямой демократии», при котором почти все выбиралось и решалось не «от имени» большинства, а самим большинством, сменился «военным коммунизмом». Это считалось временным отступлением от программы Октября, ориентированной на неуклонное вытеснение государственности народовластием. Но воистину нет ничего более постоянного, чем временное. Вынужденный сход с генеральной линии стал на деле отказом и даже отречением от основных идейных и нравственных составных социалистической «утопии», понимавшей себя вначале отнюдь не как тотальное ниспровержение предшествовавшего опыта, а как более высокую ступень демократизма, свободы личности, свободы народов.

«Военный коммунизм» из состояния, вызванного стечением внешних и внутренних факторов, из способа спасения превратился в способ существования. Со своей собственной философией, специфическими институтами, иным устройством власти, отношений между социальными группами и классами, нациями и народностями. Ленинская «новая экономическая политика» была кратковременным отступлением от тяжелой поступи «военного коммунизма», топтавшего и выкорчевывавшего ростки социализма под флагом социалистического строительства, подавлявшего и физически уничтожавшего носителей социалистической идеи. Нэп пережил Ленина на два-три года.

Для меня осенью 1918 г. прервался социалистический процесс в Советской России. Под ним я понимаю созидание шаг за шагом норм и условий социальной, национальной, человеческой справедливости как господствующей морали и практики. Прервался более чем на шесть с половиной десятилетий. Перестройка посулила связать оборванную нить. Этим она привлекла к себе массы. Предав надежду, перестройка казнила самое себя и открыла простор для контрреволюции и реставрации.

Каждый день и каждый час промедления с отречением от Сталина как антипода социализма был преступлением против социалистической альтернативы. Либо дисквалификация сталинизма как антинародной диктатуры и предательства социалистической идеи, либо размежевание с социализмом. Отцы перестройки упустили время разобраться, какое прошлое покидает наше общество. Это «упущение», совершенное при зачатии нового, обусловило большинство тупиков и провалов перестройки, бесславный ее финал.

Здесь, возможно, уместно констатировать, что, не справившись с перезревшей задачей – расставанием со сталинизмом, перестройщики подставили под удар строй, беременный социализмом. Они уступили совершать антисталинский переворот противникам социализма, вооружили их простым и доходчивым аргументом – существовавшие до 1991 г. система и строй с коммунистической партией в качестве станового хребта не способны на новое, им место на свалке.

Получила даже хождение спекуляция, что сама политика перестройки являлась продуктом антикоммунизма. Своего рода троянским конем советской селекции. Эксперты «в штатском» еще до крушения Советского Союза брались уличить М. С. Горбачева, Э. А. Шеварднадзе, А. Н. Яковлева в намеренной «изменнической деятельности». Имей они тогда под рукой «автобиографические» публикации экс-президента и его «идейных друзей», наверняка это доказали бы, ибо свою философскую метаморфозу все трое ведут сейчас чуть ли не с восклицания Цезаря: «И ты, Брут!» Если принимать нынешнюю продукцию печатного станка за чистую монету, то их ортодоксия 80-х гг. была лишь прикрытием антимышления. Век учись, дураком помрешь.