– Антось, пан.

– Угу, хорошо! Это все, что я хотел знать, – сказал Арсен, подходя с хозяином к конюшне. И строго добавил: – А ты, пан корчмарь, ешь борщ с грибами да держи язык за зубами! Понял?

– Как не понять! Мне не впервой, – ответил корчмарь, выводя из конюшни двух лошадей.

Оседлать их было делом нескольких минут… И вот друзья уже верхом, пригнувшись, вихрем мчатся по следу, оставленному санями француза.

Догнали они его к полудню, и то лишь потому, что кучер, съехав с дороги, наскочил на заметенный снегом пень и сломал копыл[106]

– Бог в помощь, пан Антось! – поприветствовал Арсен кучера. Тот, насыпав коням овса в торбы, ловко орудовал топором. – Сломался?

– Сломался, – неохотно буркнул кучер. – Откуда пан узнал, как меня звать?

– Я все знаю, – улыбнулся казак и кивнул на будку: – Пан там?

– Эге. Как залез, носа не показывает…

– Ну, мы с ним по душам поговорим, а ты знай свое – помалкивай!

Оставив озадаченного Антося раздумывать над этими словами, Арсен и Спыхальский бросились к саням, откинули войлочный полог.

Посланец мирно спал, укрывшись тяжелым бараньим кожухом.

Арсен взвел курок пистолета, а Спыхальский без церемоний стащил со спящего кожух, толкнул его в бок.

– Эй, пан, будет спать! Приехали!

Тот заморгал сонными глазами – и замер, с перепугу лишился языка.

– Бумаги, пан! – приказал Арсен, вытаскивая из-за пояса посланца два заряженных пистолета.

Тот что-то залопотал по-французски и, зажмурив глаза, весь съежился. Он, видимо, решил, что его сейчас убьют.

– Да ты не бойся! – сказал Арсен, ему неприятно было видеть смертельный страх в глазах нарочного. – Нам нужны только твои бумаги. Понимаешь, бумаги! Письма посланника де Бетюна. Где они?

Француз наконец понял, чего от него хотят.

– Ах, пожалуйста, – перешел он на польский. – Бумаги?.. Они вот здесь. – И показал на небольшой кожаный чемоданчик в углу.

Арсен порылся в нем. Действительно, там были какие-то записки. Одни – на латинском языке, другие – на французском. Однако на секретные письма это не было похоже.

– А тут что? – Спыхальский запустил руку французу за пазуху и вытащил кошелек.

– О святая Мария! – воскликнул француз. – Там деньги! Пусть пан убедится, ей-богу, не вру!

Спыхальский заглянул в кошелек – там и вправду блестело золото. Он перекинул кошелек из правой руки в левую, зажал его в ладони и с еще большим азартом стал шарить по карманам и за пазухой француза.

Посланец попытался сопротивляться. Тогда пан Мартын, зло встопорщив усы, схватил его за горло и слегка прижал.

– Что, пан щекотки боится? Не бойся – не девица!

Где-то глубоко под шубой его пальцы вдруг нащупали тугой бумажный сверток. Пан Мартын вытащил его и ткнул французу под нос:

– Это что?.. Тоже деньги?

Француз дернулся, замотал головой и бессмысленно вытаращил глаза.

Спыхальский протянул находку Арсену.

– Ну-ка, глянь, брат, не это ли мы ищем?

И тут посланец сполз с саней и упал на колени:

– То, то, панове… Это письма посланника и пана Морштына… Но я ни в чем не виноват! Не убивайте меня! Умоляю вас… Видите, я сам сознался…

– Как же – сам!.. – с издевкой произнес пан Мартын.

Арсен развернул сверток. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что это письма де Бетюна королю Людовику и сенатора Морштына – секретарю министерства Кольеру, написанные по-латыни.

– Все, пан Мартын, можем отправляться назад.

Спыхальский взял перепуганного француза за шиворот.

– Что с ним делать? Может, стукнуть хорошенько по дурной башке, чтоб Богу душу отдал?

– Не нужно, панове! Не убивайте! – взмолился француз.

Арсен, немного подумав, сказал:

– Пускай себе едет, пан Мартын! Не будем брать грех на душу.

Спыхальский отпустил. Француз поднялся на ноги, стал рассыпаться в горячих благодарностях. Потом вдруг напыжился и спросил:

– А деньги?

– Какие деньги?

– Мои… Те, что у пана в руке! Как я без них доберусь до Парижа?

Спыхальский с нескрываемым сожалением подбросил в руке увесистый кошелек. Видно было, что ему никак не хотелось с ним расставаться. Лицо его стало багроветь.

– Ах ты, пся крев! Вместо благодарности ты еще и деньги вымогаешь? Мало тебе, что жив остался, бездельник!

– Отдай, пан Мартын! Мы не воры! – поморщился Арсен, а французу сказал строго: – Мы даруем пану жизнь и даем возможность выехать из нашей страны. Пускай только пан не мешкает и не вздумает вернуться в Варшаву, чтоб уведомить де Бетюна о том, что случилось… Если пан так сделает, тогда пусть на себя пеняет! Счастливого пути пану!

– Мерси, – обрадованно пробормотал француз, пряча кошелек в карман.

Январский день, в который королю предстояло выступить на всеобщем сейме, выдался морозным. С Вислы наползал холодный туман, укрывая Варшаву седой пеленой.

На площади перед зданием сейма, в боковых улицах и глухих переулках стояли кареты и сани магнатов. Фыркали, хрупая сеном и овсом, лошади. Слонялись замерзшие пахолки и кучера.

К парадным дверям сейма торопились припорошенные снежком и густо покрытые инеем запоздавшие послы[107].

Звенигора и Спыхальский быстро пробрались к левому крылу дворца и трижды постучали, как им было сказано, в малозаметную маленькую дверь.

Их ждали. Дверь тут же открылась – и на пороге возник со своей неизменной улыбкой секретарь короля.

– Прошу вас, панове! – сказал он после приветствия. – Поторопитесь. Пан круль ждет вас с нетерпением.

Таленти повел их полутемными переходами в глубину просторного дворца. Арсен и пан Мартын едва поспевали за ним. Наконец, где-то на втором этаже секретарь остановился, пропуская их в высокие двери.

– Прошу сюда, панове! – Сам он остался в коридоре.

Друзья сделали несколько шагов вперед и оказались в королевских покоях, обставленных белыми шкафами с книгами. На стенах висели картины. А ниже, под ними, – щиты, сабли, мечи и другое оружие.

Ян Собеский, в парчовом малиновом кунтуше, подпоясанный тонким цветным поясом, с богато инкрустированной саблей на боку, стоял у окна и сквозь полузамерзшие стекла смотрел на заснеженную Варшаву. Услыхав скрип двери, король резко обернулся и быстро, насколько позволяла ему полнота, пошел к шляхтичам, вытянувшимся у порога.