– Так мы ничего не сделаем, холера ясная! – ругался нетерпеливый Спыхальский. – Скоро сейм, а мы топчемся на одном месте… Что подумает король?

Масла в огонь подлил секретарь короля. Поздно вечером, переодетый простолюдином, он встретил Арсена и пана Мартына возле костела, где они крутились среди челяди Морштына, пристально наблюдая за каждым незнакомцем, который мог получить письмо от доверенного лица главного казначея. Пан Таленти, отозвав их в сторону, прошептал:

– Панове, король все еще надеется на вашу ловкость… Будет что важное – немедленно приходите к дворцу сейма. Постучите трижды в боковую дверь левого крыла. Я буду ждать вас…

Он исчез так же внезапно, как и появился.

Арсен напряженно думал. Что же предпринять? Неужели они не смогут ничего сделать для сейма?

– Почему молчишь, Арсен? – взволнованно спросил Спыхальский. – Черт побери, если мы явимся к королю с пустыми руками, он вправе будет назвать нас брехунами!

– Мне кажется, пан Мартын, что мы начали танцевать не от той печки, – задумчиво произнес Арсен.

– Как это понять? Говори яснее!

– Видишь ли, я подумал – не лучше ли нам было наблюдать за домом де Бетюна? Если мы заметим там кого-либо из людей сенатора, это будет означать, что мы напали на верный след.

Спыхальский захлопал глазами.

– Гм, а знаешь, может, ты и прав! Как это мы не додумались до этого раньше?

– Еще не поздно. Пошли!

Ночь была безлунная, но не темная. Порошил мелкий снежок, засыпая их следы на безлюдных улицах. Откуда-то доносился лай собак.

Дом французского посланника, расположенный недалеко от Вислы, они знали и через полчаса, потные и запыхавшиеся, оказались перед воротами, которые вели в глубину парка.

Друзья осторожно двинулись вдоль забора, окружавшего посольство, и убедились, что, кроме главного подъезда со стороны Вислы, есть маленькая калиточка, которой пользовались не только летом, но и зимой: недалеко от берега темнела свежая прорубь, из нее, вероятно, брали воду для хозяйственных нужд, а аллея за высоким дощатым забором была расчищена от снега.

– Придется следить за обоими входами, – решил Арсен. – Ты, Мартын, оставайся здесь, а я пойду на ту сторону… Но смотри, не засни!

– Заснешь тут, у черта в гостях, на снежной перине!

– Больше негде, друг, – сказал Арсен, оглядевшись. – Берег голый – ни кустика… Так что зарывайся поглубже и в самом деле не усни, не то замерзнешь.

Спыхальский отошел шагов на пять от тропинки и плюхнулся в рыхлый сугроб. Арсен присыпал его снегом.

– Теперь тебя никакая собака не заметит. Ну, гляди в оба! Я пошел.

Казак растворился в темноте.

Час или два Спыхальский чувствовал себя хорошо: не холодно, мягко – и впрямь как на перине. Захотелось спать, но он отгонял сон, хватая губами пушистый снег и дергая себя за усы.

Спустя некоторое время стало зябко. Сначала замерзли ноги, потом – руки; вскоре ему начало казаться, что он лежит не в кожухе и не в добротных сапогах, которые справил прошлой осенью, а совсем голый. Дрожь волнами прокатывалась по телу, зубы стучали так, что слышно было, должно быть, на том берегу Вислы. Но что хуже всего – он боялся пошевельнуться: вдруг кто-нибудь следит за калиткой или, наоборот, хочет выйти из посольства и выглядывает из-за забора? Будь он один – давно убежал бы отсюда, но было стыдно перед Арсеном, который тоже лежит где-то в снегу и ему достается ничуть не меньше…

Время подошло к полуночи. И вдруг Мартын уловил легкий скрип снега. Спыхальский сжал зубы, чтобы они не стучали, и глянул влево, откуда долетали звуки. Может, Арсен идет?

Нет, это не его фигура, не его походка. Незнакомец был невысокого роста и слегка прихрамывал на одну ногу. Шел медленно, оглядываясь и прислушиваясь. Приблизившись к калитке, остановился и осторожно нажал на щеколду. Калитка оказалась запертой. Незнакомец вполголоса выругался:

– Остолопы! Сколько раз предупреждал: в среду не запирайте!

Он поднял голову, как бы смерил взглядом забор, потом подпрыгнул, ухватился руками за край и стал карабкаться вверх, стараясь правой, здоровой, ногой наступить на щеколду, но никак не попадал на нее.

Спыхальский прикинул: если это посланец Морштына – надо хватать его. Если нет, можно выкрутиться, обвинив хромоногого в намерении ограбить чужеземное посольство.

Наконец незнакомцу удалось подтянуться и лечь животом на забор. Еще мгновение – и он будет на той стороне.

Пан Мартын выскочил из своего укрытия, ухватил незнакомца за ногу. От неожиданности тот охнул и свалился в снег. Спыхальский крепко зажал ему рот ладонью, коленом прижал к земле.

– Тихо! Не шевелись! Иначе…

Незнакомец замычал, замотал головой. Очевидно, ему не хватало воздуха. Спыхальский разжал пальцы, и тот несколько раз судорожно всхлипнул, хватая ртом воздух.

– Кто такой? К кому шел? – прошипел Спыхальский. – Да не вздумай кричать, не то задушу, как котенка, клянусь паном Езусом! – И он сильнее нажал коленом.

– Ради Бога, пан… отпусти…

– Ты хотел ограбить посольство?

– Я не вор, милостивый пан…

– А кто же?

– Меня звать Юзеком… Хромым Юзеком… Отведи меня к пану де Бетюну.

– Ты знаком с паном де Бетюном? С посланником? – Спыхальский еле сдержал радостный возглас, поняв, что в руки к нему попал именно тот, кого они с Арсеном все это время выслеживали.

– Да.

– Чем докажешь это? – Пан Мартын, прищурившись, выжидающе смотрел на Юзека.

– Пусть пан отведет меня к посланнику и сам убедится.

– Что я – рехнулся, чтоб вести тебя, шельма, к пану де Бетюну! Ишь чего захотел! Я задушу тебя, разбойник!

И хотя Спыхальский говорил тихо, почти шепотом, страшный смысл его слов быстро дошел до Юзека, и он с перепугу начал заикаться.

– М-милостивый п-пан, выслушай м-меня! Истинная п-правда – я н-не вор! Иду к п-пану де Бетюну от глубок-ко-уважаемого п-пана сенатора Морштына… Знает ли м-милостивый пан т-такого? С письмом…

– Не ври! Так я и поверю, что известный всей Варшаве пан сенатор послал письмо с таким негодяем и ворюгой, как ты! Где оно? Не поверю, пока не удостоверюсь!..

– Пусть п-пан возьмет в к-кармане…

– В каком?

– Вот здесь, с-слева…

Спыхальский потянулся было рукой к карману, как вдруг получил такой сильный удар в грудь, что отлетел на несколько шагов и упал в снег.

Он тут же вскочил. Хромой Юзек был уже на ногах и, тяжело дыша, вскинул вверх правую руку. В ней тускло блеснул кривой татарский ятаган.

– Так вот какой ты посланец ясновельможного пана Морштына! – зло прошипел Спыхальский. – Брось нож, мерзавец! Или, клянусь, я убью тебя!