– Такого не будет, Саша. Путин же сказал, что не позволит убивать русских, – ухватилась она за последнюю соломинку.

– А как же Ксюша Шульга? А Семён Исаакович?

Марина замотала головой, хватая губами спёртый подвальный воздух, потом уронила голову ему на плечо.

– Нет, Саша. Всё-таки нет. Куда ты – туда и мы. Никуда мы не поедем.

…Стёкла в домах вздрогнули от взрывной волны – ударило где-то совсем рядом. Послышался звон стекла – на первых этажах посыпались осколки из квартир, где не успели или не догадались заклеить окна крест-накрест широким скотчем.

Один осколок угодил в раскидистую яблоню, она вздрогнула всем телом, но устояла, и мелкие зелёные яблоки посыпались с кроны на покрытый выбоинами асфальт. Одно из них выкатилось на проезжую часть и застряло в маленькой воронке, точно попав по размеру.

За яблоком внимательно следил старик с тонкими губами, опиравшийся на трость. Его, казалось, совершенно не волновало происходящее вокруг.

Ещё один снаряд ударил в угол белой квадратной церкви, подняв облако бетонной пыли. Заверещали автомобильные сигнализации.

Лицо старика исказило подобие улыбки.

Сейчас его никто не мог видеть – жители города с началом обстрела ринулись в подвалы, и улицы были пусты. Но он не шёл в укрытие, несмотря на то, что в любой момент его мог настичь случайный осколок – украинцы стреляли по жилым кварталам Славянска наудачу, не особо выбирая цель.

Но Арнольд Келлер слишком ненавидел этот проклятый город и слишком долго ждал, чтобы увидеть то зрелище, которое наблюдал сейчас, и не думал о смерти. Точнее, думал, но не о своей.

А смерть уже следовала за ним по противоположной стороне дороги в лице седого ополченца с автоматом на плече, но он её ещё не видел.

Третий снаряд ударил где-то подальше, но видимо, был мощнее, потому что от взрывной волны у Келлера заложило уши, и когда отпустило, он подумал, что, пожалуй, всё-таки стоит пойти в убежище.

Дверь в ближайший подвал была открыта – здесь их вообще не запирали, а с началом войны тем более. Не суетясь, Келлер спустился вниз и прошёл внутрь. В подвале царил полумрак, и он только сейчас заметил, что вслед за ним, закрывая за собой дверь, вошёл ещё один человек.

– Фот я тепя и нашёл, – сказал Келлеру незнакомец. – Я очень толго штал этой встречи.

– Кто Вы? – спросил Арнольд.

Голос показался ему смутно знакомым, но где и когда он его слышал – он не вспомнил. Слишком многих людей и при разных обстоятельствах встречал за свою долгую жизнь Арнольд Келлер…

– Не узнаёшь? – усмехнулся тот. – А я тепя искал. И фот нашёл. И теперь упью.

Нескольких слов Келлеру хватило, чтобы понять, что русский язык у человека с автоматом не родной. Теперь нужно было понять, кто это, а заодно пытаться заговаривать его…

– Может быть, Вам не очень удобно по-русски? Maybe English? – спросил Келлер. – Deutsch? Français?[3]

– Не тури, – ответили ему с таким же акцентом. – Я русский, тонецкий шахтёр. Я упил шестьсот сорок пять человек. Ты путешь шестьсот сорок шестой.

Числительные он выговорил чисто и чётко, то ли потому, что в них не было звонких парных согласных, то ли потому, что они давно и прочно въелись в его мозг.

«Псих? В любом случае, чем дольше говорить с ним, тем меньше вероятность, что выстрелит».

– Хорошо, – согласился Келлер на чистом русском, – Вы донецкий шахтёр, я тоже местный житель, мне много лет, и зачем Вам меня убивать… Да и Вас может задеть рикошетом в помещении-то.

– Фрёшь федь, Олег Ифанофич, – перебил его собеседник.

Арнольда как будто ударило током. Под этим псевдонимом… Нет, это было слишком невероятно, чтобы оказаться правдой.

– Юозас Турманис, – прошептал поражённый Келлер, – но этого не может быть…

На улице прокатился гул очередного взрыва, вздрогнули стены и стёкла, с потолка в углу посыпалась штукатурка. Стряхивая её с плеча, Юозас сделал шаг в сторону.

– Мошет, Олег Ифанофич, – он улыбнулся не более чем на мгновение, и лицо его вновь стало серьёзным, – Как фитите, шифой. Прафта, уше не Турманис, но это нефашно.

– Потрясающе, Юозас. Не ожидал, что ты жив… Конечно, у тебя должны быть другие документы… Кто же ты и какими судьбами здесь? Наёмник, «дикий гусь»? Где ты был все эти годы? В горячих точках? Югославия, Абхазия? Да мало ли где, но теперь мы делаем одно дело, не так ли?

– Ты снофа ошипаешься, Олег Ифанофич, – Юозас слегка усмехнулся, и луч фонарика в его руке скользнул по камуфляжу, выхватив из темноты шеврон Новороссии – синий диагональный крест на алом фоне – и вновь погас. – Я русский челофек и тонецкий шахтёр, и фоюю за сфою Ротину, теперь понятно?

Мысли заметались в голове Келлера. То, что он услышал, было ещё более невероятным, чем сама их встреча в осаждённом Славянске.

– Ты хочешь сказать, что ты на стороне сепаратистов, Юозас? Но почему? Этого я не могу понять. Ты был одним из лучших бойцов «Саюдиса». Неужели… – он хотел спросить про деньги, но вовремя осёкся, впрочем, Юозас понял его и так.

– Ты хотел спросить, неушели у сепаратистов платят польше? Я тепя прафильно понял, Олег Ифанофич? Нет, ты не угатал. И я тут не за теньги, Олег Ифанофич. И тепя упью за них. За пассаширов.

Окончание фразы потонуло в грохоте очередного разрыва, но это уже не имело значения. Здание ходило ходуном, Юозас схватился за стену рукой. Терять было нечего, и Келлер сделал шаг вперёд, рука его скользнула к оружию. Но противник был моложе и сильнее Арнольда, и противник успел выстрелить.

Во второй раз в Арнольда Келлера стреляли в проклятом городе, и седой ополченец, в отличие от девчонки-партизанки семь десятков лет тому назад, не промахнулся.

Тело сползло на