кто в сорок третьем такое сказать! И как таких земля носит, Юленька, и что ж они, майданщики твои, к нам, к коммунистам, лезут и лезут, шли бы в свой гадюшник митинговать, для них же Ельцин свободу слова сделал!.. На следующее мероприятие я с тобой пойду, покажем майданщикам, где раки зимуют.

У Матрёны болели ноги, и на небольших митингах она уже появлялась редко – отстоять полтора-два часа на ногах ей было тяжело. Будь у неё хоть немного сил – в этом Юлия не сомневалась – она пришла бы сама и задала бы жару оппонентам.

– Когда следующее мероприятие? – спросила Матрёна.

– Через неделю, если согласуют, – ответила Юлия.

Но на следующие выходные митинг «Путин, введи войска» не согласовали. Впрочем, слабым утешением было то, что не согласовали и митинг «сторонников Украины», куда собирался неугомонный Попов вместе с остатками «Левой колонны», изрядно захиревшей без вождя, но по-прежнему гордо считавшей себя левым флангом единой оппозиции, несмотря на то, что даже прежнего фантома единой оппозиции больше не существовало – четырнадцатый год бесповоротно разделил всех на два лагеря, на сторонников и противников Майдана. И хотя для большинства выбор той или иной стороны был очевиден, были и неожиданные случаи – к примеру, внезапностью для многих в Москве стала позиция Олеси Усольцевой, а тем более её отъезд в воюющий Донецк. Вряд ли кто-то из её московских знакомых мог догадываться, почему это случилось на самом деле…

* * *

Синие флажки на карте сомкнулись. Все основные дороги контролировались противником. Вопрос стоял перед командующим ребром – оставаться с бойцами на верную смерть, удерживая уже никому не нужный плацдарм, или попытаться пойти на прорыв и успеть за короткую летнюю ночь отвести основные силы, сберечь людей.

Решение об оставлении города-символа сопротивления не могло прибавить ему популярности, но об этом он сейчас думал меньше всего.

Командующий прошёлся несколько раз взад-вперёд по кабинету и вернулся к карте, утыканной синими флажками.

Тяжёлое решение было принято.

Но прежде, чем собрать штаб, объявить о своём решении и дать час на сборы, Стрелков представил, как он вызовет добровольцев – безусловно, только добровольцев, потому что у этих бойцов шансов почти не будет – которые останутся прикрывать отход основных сил.

Почему-то ему вспомнился седой немногословный литовец за сорок лет с позывным Латыш – Стрелков, в отличие от рядовых шахтёров, литовцев и латышей не путал – и он подумал, что этот человек первым сделает шаг вперёд из строя.

Он не ошибся.

Глава девятая

Вероника всматривалась в иссушенные, обветренные, осунувшиеся лица ополченцев. Но среди них не было её отца. Не было его и в списках убитых и раненых.

Нигде не было и Ромки Гостюхина, у которого она могла бы спросить про отца.

Вероника опустилась на ступени и беззвучно заплакала, уткнувшись лицом в камуфляж.

Но кто-то окликнул её по имени.

Это был Костик, парень из их класса, уехавший в Славянск с самого начала, ещё в апреле.

– Вернётся он, вот увидишь, – слышала она слова, и до неё не сразу доходил их смысл, – через несколько дней. У них был приказ продержаться сутки, а потом выходить мелкими группами, понимаешь?

Она кивнула.

«Выходить мелкими группами… Выходить мелкими группами…» Что это может означать?

– Ты не знаешь, Настя в городе?

– А? Что? Кто?

– Настя Матвеева в городе или уехала в Россию?

– В Донецке она, – ответила Вероника.

Тревога в лице Костика сменилась плохо скрытой радостью.

– В ополчении?

– Нет, дома.

– Спасибо тебе, Вероничка! Не расстраивайся, всё будет хорошо! Вернётся твой батя. Не хорони его раньше времени. Я даже так скажу. Про него в Славянске слух ходил, что заговорённый он, дядя Юра. Неубиваемый. Его ни одна пуля не берёт, Вероничка, честно-честно!

…Костик шёл по опустевшему городу к дому, где вырос, где жила Настя. А к восточным окраинам Донецка и дальше на восток тянулись колонны беженцев, женщины, дети, старики, хотя попадались и молодые здоровые мужчины, прятавшие лица от молчаливого презрения окружающих. Со скарбом, с тележками, колясками шли люди к российской границе. Поезда уже не ходили, но через пункты пропуска ещё можно было пройти пешком. Пока ещё было можно. Но на южных рубежах Республики потерявший голову от успехов враг узким фронтом рвался вперёд, нацеливая остриё удара на Мариновку и Изварино, спеша замкнуть кольцо окружения и не заботясь даже о собственных флангах, и стратеги в Киеве и Вашингтоне уже рисовали планы будущего Донецкого котла…

А через несколько дней в городе стали появляться бойцы, оставленные прикрывать выход из Славянска. По одному, по двое, по трое, усталые, обросшие, измождённые и в грязных бинтах, но живые. И женщины с надеждой искали своих любимых и близких.

Но среди них тоже не было Юозаса. И Ромки не было…

– Я забежал попрощаться, – Артём появился как будто ниоткуда, взял её за руку. – Мы уезжаем на бои.

– Когда?

– Сейчас.

Вероника крепко сжала его пальцы.

Где-то далёким эхом прокатился взрыв снаряда.

– Киевский принимает, – прокомментировала девушка, – Это далеко. Ты только возвращайся обязательно. С победой возвращайся. Я буду ждать.

Артём приобнял её за плечи, но она не оттолкнула его, как тогда, во дворе, а сама потянулась губами к его губам.

– Ты только возвращайся, слышишь, Артём? – выдохнула она почти шёпотом. – У меня, может быть, кроме тебя, никого больше нет в этом мире…

* * *

На церемонию поднятия украинского флага над горсоветом согнали несколько сотен жителей Славянска, и они угрюмо жались на площади, на которой всего два месяца назад праздновали День Победы.

Дэн ловил на себе