Зуев: “Это неважно. Главное, что в то время, когда вы вербовали Сергея Телегина для диверсионно-подрывной работы, он был именно что комиссаром безопасности. Я не ошибаюсь?”

Отец: “Да, верно”.

Зуев: “Тогда, прежде чем начнете давать показания, объясню некоторые вещи. Нужно, чтобы вы ясно поняли, чего мы от вас ждем. Первое: нас интересует полный список и вся система подготовки сотрудников НКВД для диверсионно-подрывной операции. Кто ее распланировал и разработал: вы в одиночку или она плод коллективных усилий? Тогда когда и с кем конкретно сотрудничали?

Дальше: с начала и до конца программа, учебные материалы и методические пособия, спецсредства, также, конечно, весь комплекс практических занятий и тренировочных упражнений. В общем, всё до последней косточки. Понятно, Жестовский?”

Отец: “Понятно, гражданин следователь, я и сам заговорил о Телегине, потому что давно решил писать явку с повинной, во всем чистосердечно признаться”.

Зуев: “Хорошо, Жестовский, вижу, мы найдем общий язык, слушаю вас”.

Отец: “Мясников уже лежал во рву, а у меня выписками из его «Философии» дома весь стол завален. Так сказать, память. И вот как-то я их смотрю, перебираю, что-то даже перечитываю, о романе еще речи не было. Тут же думаю, что с этим добром делать: выкинуть – вроде жалко. Отправить на антресоли – за всю жизнь я ни разу ничего оттуда не достал.

И вдруг понимаю, что, если собрался готовить Телегина для службы в органах государственной безопасности будущей России, из мясниковских выписок выйдет идеальное учебное пособие!”

Зуев: “Значит, главное учебное пособие – рукопись «Философии убийства» Гавриила Мясникова?”

Отец: “Да, верно. Но пока на каждой странице у меня по несколько цитат из рукописи – ни читать, ни запоминать неудобно. Я еще по годам в семинарии знал, что если сам, от руки, что-нибудь перепишешь, считай, запомнил; прибавьте, что у Сережи отличная зрительная память, гораздо лучше, чем у меня. И вот через неделю я вручаю Телегину целую пачку открыток, которые печатало и распространяло Ведомство Учреждений императрицы Марии. В молодости я был страстным филокартистом, открыток Ведомства у меня штук триста, не меньше, много дубликатов.

Любой филокартист, – продолжал отец, – знает эти открытки; они очень красивы и отлично отпечатаны; дело было поставлено так, что для Ведомства работали лучшие фотографы, держать их в руках, рассматривать – одно удовольствие. Вся Россия, какой она была. Знаменитые храмы, крепости, примечательные мосты, дворцы и театры, сельские усадьбы с каскадами прудов и парками, тут же изумительные пейзажи, от Кавказских гор и субтропиков до арктических льдов, вперемешку с народностями, которые населяют просторы империи. Каждая в своих национальных костюмах и в привычной обстановке.

Например, украинская мазанка под соломенной крышей, двое крестьян в шароварах, подвязанных кушаками, и рубахах. Рядом на лугу девушки в вышиванках водят хоровод. На другой открытке юрта калмыка-кочевника; он сам в бекеше, а дальше, чуть не до горизонта распластанный в галопе табун лошадей – ветер, будто волну, кладет туда-сюда конские гривы. В общем, – объяснял Зуеву отец, – если написать на оборотной стороне цитату из мясниковской рукописи, заниматься удобно.

Строка за строкой самым напряженным образом заучиваешь, а когда видишь, что устал, в голову уже ничего не лезет – перекур. Перевернул открытку лицевой стороной – и рассматриваешь, любуешься. Рассудив, что именно так поставлю обучение, я выдал Сереже пятьдесят открыток, и он за неполных три дня работы своим мелким, почти каллиграфическим почерком всё, что необходимо, переписал.

Дальше я взял у него открытки и разбил их по темам. Получилось что-то вроде глав: пустая карточка, на ней, к примеру, «Отношение к женщине», следом пять-шесть открыток с выписками и новая тема, скажем, «Отношение к классовым врагам». Сделав это, я нанизал открытки на перекрученную лесу из конского волоса, в итоге получилась полновесная связка самого ценного, что было в мясниковской «Философии убийства». Повторюсь, – продолжал отец, – главное, очень удобно, что надо – найдешь одним движением, Телегин сразу оценил”.

Зуев: “Подследственный Жестовский, скажите, сколько всего было глав и по порядку их перечислите”.

Отец: “Глав было четырнадцать или пятнадцать, точно не скажу и с ходу тоже не перечислю. Кроме тех, что упомянул, были главы: «Отношение к товарищам по революционной борьбе», «Быт», «Отношение к природе», «Эстетика и чувство прекрасного», «Отдых революционера». Думаю, к завтрашнему допросу вспомню и остальные”.

Зуев: “Теперь такой вопрос, подследственный Жестовский: скажите, когда вы предложили комиссару госбезопасности Сергею Телегину учиться по рукописи отщепенца и антисоветчика Мясникова, он не удивился? Тут же и без возражений согласился?”

Отец: “Нет, почему, поначалу Сергей Телегин очень даже настойчиво допытывался, зачем я хочу, чтобы он брал пример с отъявленного контрреволюционера и врага нашей родины, которого совсем недавно мы сами разоблачил”.

Зуев: “И что, Жестовский, вы отвечали?”

Отец: “Я говорил, что это потом, когда переродился, он стал врагом, а раньше был большевиком и чекистом, каких поискать. Объяснял Сереже, что перерождение – один из важнейших законов мироздания, оно всех касается – и стран, и народов, и отдельных людей. Не будь перерождения, сейчас нам и со Спасителем не на что было бы надеяться. Повторял, что мы ведь оба знаем, что прежде Мясников был честнейшим солдатом партии, во время стычек с казаками под пули лез, готов был отдать за товарища жизнь, – вот этого Мясникова ты, Сережа, и должен взять за образец. Говорю: вот сатана, а вот мы, стараемся, служим ему не за страх, а за совесть. Но минет время, и мы уже другие, о нечистой силе и слышать не хотим. Как и все верующие, ждем Спасителя, только на Него и уповаем”.

Зуев: “И что Спаситель?”

Отец: “А что Ему делать, коли мы раскаялись? Возвращается”.

Допрос от 27 февраля 1954 г.

Зуев: “Я тут переговорил с коллегами, мы сошлись, что для следственного эксперимента необходим полный текст ваших выписок из Мясникова. Так вот, Жестовский, что нужно, чтобы их восстановить и сколько времени на это уйдет?”

Отец: “Понадобится рукопись «Философии убийства» и дня четыре, только чтобы никто не дергал”.

Зуев: “И все один в один?”

Отец: “Да, один в один, я помню, что брал. Работа нетрудная. А вообще есть шанс, что и «Философия» не понадобится”.

Зуев: “Как это? Вы что, наизусть помните?”

Отец: “Нет, наизусть не помню, но может статься, что у вас мои выписки уже есть, последние семь лет тихо-мирно лежат, пылятся в архиве”.

Зуев: “Откуда? Телегин пока не арестован”.

Отец: “Телегин тут ни при чем. Насколько я понимаю, выписки из Мясникова вместе с другими бумагами были вами изъяты еще при обысках по делу «Царства Агамемнона»”.