не принимая возражений, решительно

меня выпроводил. Уже приехав домой, я рассмотрел щедрый дар Марка — последнюю

томик мемуарного цикла Ильи Эренбурга «Люди, годы, жизнь». Между прочим, мой

любимый. Сколько потом я ни уговаривал Марика забрать его обратно, он не хотел и

слушать.

Запомнился мне и еще один эпизод, характеризующий неуёмных характер этого

человека. Как-то приехал в ПМК высокий гость — главный инженер треста

«Каховсельстрой». Провел на базе ПМК совещание, наградил передовиков грамотами и

премиями, а после, как это было принято в те времена, начальник ПМК устроил своему

шефу знатный сабантуй на берегу озера, где уже варилась уха, жалились шашлыки и

томилась пара ящиков спиртного.

В пээмковский автобус набилось человек пятнадцать передовиков и передовиц, к

берегу на «Волгах» подкатило райкомовское руководство, на это пиршество был зван и я.

Пьянка как пьянка, тосты за производственные успехи, купание в озере, легкий

флирт начальства с передовичками женского пола. Я не заметил, как началась драка.

Сначала раздались какие-то крики, а потом пошло — поехало. Выпившему Марику

показалось, что высокий гость повел себя непочтительно к какой=то передовице. То ли

сказал что=то не то, то ли уж сильно прижимал к себе предмет неуместной страсти.

Короче говоря, вспыльчивый Марик так избил своего начальника, что их еле

разняли. Наступал вечер и громадный бланш на лице незадачливого инженера сиял всеми

цветами радуги. Праздник был испорчен. Все грустно разъехались.

255

В общем-то ничего страшного не произошло, редкая пьянка в сельской местности

заканчивается без дружеского мордобоя. О драчливости Марика знали все. Так сказать, пацанское благородное дело. Но избить непосредственного начальника — что-то в этом

всё-таки было…

А через пару недель стало известно, что отведавшего штыкельских кулаков

главного инженера назначили руководителем треста. Вот тут-то и началось самое

интересное. Марик загрустил и стал пить еще больше. — Кажется, пора сливать керосин, -

жаловался он, — придется, видимо, искать другую работу…

Я пытался его утешить, но понимал, что дни моего шефа сочтены. Через несколько

дней новый управляющий трестом собрал совещание руководителей мехколонн. С

Мариком мы встретились накануне, на нем лица не было. Что Марк — на следующий день

у меня всё с рук валилось, ждал, чем этот пердимонокль окончится.

Неожиданно всё завершилось благополучно. По рассказам Марика, совещание

проходило обычно. Управляющий заслушал отчеты начальников ПМК, дал ценные

указания, Марик сидел тише воды, ниже травы, а когда все уже расходились, бросил

фразу из идущего в те времена сериала «Семнадцать мгновений весны»: — А вас, Штыкель, прошу остаться!

И сказал Марику, стоявшему с повинной головой: — Мы с вами, Марк Михайлович, всё-таки мужчины. Поэтому, считайте, никаких недоразумений между нами не было!

Идите, работайте, старайтесь не подводить трест, спрос с вас будет такой же, как и со

всех. Будет результат — награжу, нет — расстанемся подобру-поздорову, вы уж не

обессудьте.

Счастливый Марик в тот вечер пил за здоровье своего нового руководителя.

***

После моего перехода в Херсон, видеться с Мариком мы, практически, перестали.

Он был занят своими делами, я — своими. Дружба по профессиональным интересам — не

самый долгий вид дружбы.

Знаю, что через несколько лет его уволили, пошел на пенсию. О нем долго ходили

легенды в Белозерском районе. На память белозерчанам остались школы, выстроенные

его ПМК. Стоят до сих пор, и никакие футболисты им не помеха.

Его давно нет. Царствие небесное этому удивительному человеку.

=============

Когда остаются жалкие пять минут

Ты понимаешь, что там, где надо, уже ждут

И с нетерпеньем глядят на Небесные часы

Кто-то невидимый шепчет: давай, не ссы!

Сделай решительный и упругий шаг

Смело начни последний свой аншлаг

Зрителей много, смотрят радостно вниз

Ждут, когда под твоей ногой рухнет карниз…

===============

256

А ВЫ СБЕРЕГЛИ СВОЮ МУЗУ?

Говорят, у каждого творческого человека своя Муза. Долгое время моей Музой -

вы не поверите! — был кот. Назло жене, с которой мы конкурировали за внимание наглого

котофея, ставшего моей любимой фотомоделью, я снимал про него фильмы, писал стихи и

даже мяукал дивные кошачьи песни. Когда его не стало, другого дружка мы уже не

заводили, полагая это подлой изменой. Горжусь — так поступают настоящие однолюбы!

Сейчас он покоится под ТРК Суворовский, мы похоронили его в скверике, на месте

которого потом построили это чудище. Уверен, что нашему Равке тоже не нравится, что

над ним высится такая громада. Возможно, именно поэтому ТРЦ не везет долгие годы и, пожалуй, уже навсегда. Мстительный, видно, был наш котик. Единственное, о чем жалею

до сих пор, что не приобрел для этого умницы диплома о высшем образовании. В наши

веселые денечки, когда образуются за деньги, это вполне возможно. И был бы

дипломированный педагог или врач (после нашего Херпедмедуниверситета), приносил

пользу обществу, а не только парочке Бронштейнов. Как вам стихи, которые я посвящал

нашему любимцу:

Наш мир земной так странно создан,

257

Что трудно что-нибудь понять.

Мы часто в небе ищем звезды,

А счастье — вот, рукой подать…

Сначала крохотный комочек,

А после — чудо из чудес.

Наш самый преданный дружочек,

Как жить могли мы раньше — без?!

А гений, ведь, воспел когда-то —

Спи, наш хороший, сладко спи —

Ученого кота-собрата

На длинной золотой цепи.

Налево — песнь ты не заводишь,

Направо — слов не говоришь,

Но сердце все равно тревожишь,

Когда загадочно молчишь.

Не верю тем, кто утверждает,

Что кот — беспамятен и глуп.

Коты обиды не прощают

И не едят из чуждых рук.

Они заботливы и нежны,

И мысли их хранит чело.

И их пушистые одежды

Сияют — всем врагам назло!

==============

ОСТАВИТЬ ПО СЕБЕ ПАМЯТЬ

В Велетенской средней школе, где я директорствовал перед переходом в Херсон, моя жена работала лаборантом кабинета физики. И к ней часто приходила в подсобку

маленькая девочка с добродушными наивными глазами, пятиклассница Света Сотник.

Рассказывала о себе, о своей семье, делилась мечтами. Хотела видеть в Алле старшую

подругу. Девочка училась неважно, зато хорошо рукодельничала, была чистоплотной, всегда наглаженной, с крупными бантиками. Каюсь, я думал, что такое стремление

подружиться с моей женой вызвано тем, что я директор. Кажется, я себя сильно

переоценивал. Прошли годы, я перебрался в Херсон, Света Сотник стала привлекательной

барышней с милым лицом, на котором выделялись доверчивые добрые глаза, но она по-прежнему, хотя бы раз в год, старалась встретиться с Аллой.

Было время — я взял ее к себе в школу секретарем. Чувствовала