виду, простоватые, но неглупые и с жестким характером личности, должны, хотя бы в малости, тяготеть к справедливости. Посмотрим. Правда, мешала явная

скоротечность беседы — нам даже не предложили сесть. Он, видимо, понял это и резким

жестом руки указал на стулья за столом.

Стараясь говорить как можно короче, объяснил, что такое может случиться в

любой школе — необычайно сильный класс. Пятеро способных, быть может, талантливых

ребят, все десять лет своей учебы показывали отличные результаты. И вот подошли к

выпуску, но для сельской школы оказалось слишком много — пятеро медалистов…

247

— Для меня это вопрос не образовательный, а политический, и считаю, что нужно

отнестись к нему именно так! — неожиданно для самого себя, выпалил я.

Вихров удивленно поднял брови. У Силюковой начался нервный тик, и она

невольно прикрыла рот рукой.

— Как воспримут жители села, что из пяти отличников получат медаль только двое: сын директора совхоза Лымаря и дочь завуча школы Белобровой? А ничем не

уступающие им, а может, и превосходящие: умница Гена Калашников, сирота, впроголодь

живущий со своей несчастной бабушкой; красавица Танечка Т., эрудитка и насмешница, из многодетной семьи рядовых тружеников; да тихая скромница Нина Н., у которой мама

— доярка, а отец — инвалид детства, — остались за бортом?

Не хочу, чтобы в селе, где я работаю, люди сомневались в справедливости

советской власти, не верили ей, считали, что начальству — всё, а другим — ничего…

Боязнь чиновников районо терять насиженные места не должна заставлять учителей

кривить своей совестью!

— Ну, и что ты предлагаешь? — после некоторой паузы перешел на «ты» первый секретарь.

— Или медаль всем, или никому, — понимая, как это глупо звучит, выдохнул я.

Мне предложили подождать за дверью. Минут через пять появилась Силюкова, на

лице которой были красные пятна.

— Делайте, что хотите, — обозленно бросила она, — но помните, что вы всех нас

подставляете!

В итоге, я не подставил никого, а все пять отличников получили медали.

Позже я узнал, что Вихров звонил заведующему облоно Беньковскому и предупредил, что если будут какие-то препоны для медалистов Велетенской средней школы, то он, как

член бюро обкома партии (из 25 сельских районов только три первых секретаря были

членами бюро обкома, что считалось великой честью и свидетельствовало о прочности

вхождения в партноменклатуру), будет вынужден обратиться в бюро, так как этот вопрос

приобрел в селе политический характер.

А через много лет, когда я опоздаю на первый утренний рейс «ракеты» в Одессу, и

стремительное судно отчалит от причала и удалится на десятки метров, вдруг прозвучит

певучий звук корабельной сирены и «ракета» вновь устремится к берегу.

— Наверное, что-то забыли, — обрадовался я. Но оказалось, что забыли… меня.

Шустрый парнишка в тельняшке предложил мне пройти в рубку, где русоволосый

мужчина в белом кителе, стоящий у штурвала, стал неожиданно упрекать:

— Ай-яй-яй, Виталий Абрамович! Как вам не стыдно — учили нас порядку, ругали за

опоздания на уроки, а сами…

— Здравствуй, медалист Гена Калашников!

______________

Когда я появлюсь в Велетне после двенадцати лет кочевки по Белозерскому району

уже в должности директора, то застану странную картину. Запущенность школы меня не

пугала — «делать из плохого хорошее», по совету Семена Климовича Непейпиво, я уже

научился. Но я ходил по школе, смотрел классы, учебные кабинеты, библиотеку — и чего-то все время не хватало. Вроде, всё есть, и все же чего-то необходимого нету. Чего?

И только через неделю до меня дошло: где раздевалка? Нет ни общей, в коридоре, ни в

классах — обыкновенных вешалок. Что это значит?!

Спросил в учительской, коллеги переглянулись, а мой предшественник Кавура, пряча глаза, сказал, что зимой в школе холодно, дети и взрослые не раздеваются, чтобы не

простудиться, руки у бедных замерзают, писать не могут, так зачем раздевалка — занимать

лишнее место?

Мне показалось, что я ослышался: двенадцать лет назад, когда директорствовал

Непейпиво, в школе зимой было тепло и уютно, что случилось? И что это за учеба в

школе, где дети не пишут?

248

Оказывается, голландские грубы, стоявшие в классах и коридорах, со временем

прохудились, их много лет не чистили, да и с углем последние годы плохо: что ни завезут

в школьный двор — всё раскрадывается, ведь охраны нету, так что перебиваемся

потихоньку, закаляем детишек…

Пошел к директору совхоза, чьи дочки процветали в школе, и через несколько дней

у нас появилась бригада стройцеха. За пару недель привели в порядок грубы и построили

во дворе здоровущий каменный ангар для складирования угля и школьной техники -

грузовика и трактора. В коридоре, недалеко от входа, разместили компактную раздевалку

на три сотни одежных крючков, а тут и холода подоспели…

Надо ли объяснять, как после всего этого ко мне относились и дети, и их родители, и учителя-коллеги?!

Правда, в природе не бывает, чтобы все были чем-то довольны. Радость одних

нередко несет горе другим, и здесь правило одно: стараться, чтобы первых было больше, а

вторых — меньше. Случайно услышал в сельском продмаге разговор покупательниц про

то, как бедуют две старушки, живущие рядом со школой. Оказывается, раньше, когда в

школьном дворе под небом валялись груды угля, они потихоньку таскали его домой, тем и

согревались. А теперь беда — мерзнут…

Старушек этих я знал, худенькие, бесплотные божьи одуванчики, тени, скользящие

мимо школьного забора. Зашел к ним. Не буду описывать, что там увидел. Сильно

расстроился. Две бабушки-одиночки сбились в семью, чтоб как-то выжить. Нищета, голод, холод…

Дома выложил это маме.

— А ты? — спросила она.

Сказал, что велел учителю труда, отвечавшему за организацию ежедневного

подноса топлива к грубам со старшеклассниками, заносить уголь старушкам пару раз в

неделю, чтоб не замерзли. И попросил директора совхоза Николая Кулиша помочь им

продуктами. Слава Богу, у него доброе сердце, так что старушкам повезло.

Между тем, когда меня назначали на Велетень, завоблоно Беньковский поставил

передо мной главную задачу. Вы никогда не догадаетесь, какую. Не вывести школу в

передовые, создать хорошие условия для учителей и учеников, добиться побед в

ученических олимпиадах и подобное. Он коротко сказал: — Твое дело — чтобы эта школа

перестала вонять! Да — да, вонять! Оттуда хлещет поток анонимок больше, чем из иного

района. Пишут, чертовы шкрабы, в райком, обком, самому Брежневу — всё им не

подходит, на всё клевещут! Редкое партсобрание в этом гадюшнике обходится без гостей

из области или даже республики. Сделаешь, чтобы эта вонь прекратилась — считай с

главным ты справился.

Конечно, после таких добрых слов мне