хватает одного показа естественных родов, чтобы потом смотреть на них до бесконечности! От этих переживаний они испытывают какое-то извращенное удовольствие – мне не понять, но Инвик уверяет, что с этим ничто не сравнится.

Келексел кивнул. Он охотно этому верил. Женщины здесь повязаны не менее крепко. Вместе с тем, натренированный глаз инспектора подмечал движения губ режиссера, морщинки у глаз – маленькие предательские признаки. В них крылось нечто, что Фраффин не желал признавать. Однажды его игра будет проиграна. Вечность – достаточно долгий срок для Потентата, чтобы научиться уму-разуму. Подозрения перерастут в уверенность, и тогда ради разоблачения Фраффина в ход пойдут любые средства.

Мысль опечалила Келексела. Словно неизбежное уже произошло. А отдаленный мирок, где хемы могут позволить себе смертность, – со временем и он канет в небытие. Здесь еще существовал протест хемов против Вечности, здесь ощущались свидетельства того, что каждый хем в глубине души отторгал бессмертность. Но и эти свидетельства будут истреблены.

– Мы подыщем вам собственную планету, – сказал Фраффин и осекся. Не слишком ли он торопит события?

«Келекселу нужно дать время. Пусть свыкнется со своим новым положением. Поначалу он аж ощетинился, а теперь вон встает, вежливо откланивается. Признал свое поражение. Наверняка попросит об омоложении. Оно ему несомненно понадобится, и очень скоро».

16

Келексел лежал на спине, подложив руки под голову, и наблюдал за Рут. Она ходила из угла в угол по комнате, зеленая ткань шуршала, скользя по ее ногам. Теперь она вышагивала так при каждом его визите, если только он не врубал манипулятор на полную мощность.

Он неотрывно следил за ней глазами. Под платьем, подхваченным на талии серебряной цепью с изумрудами, которые переливались в желтом свете комнаты, уже угадывался округлившийся живот. Рут, разумеется, знала, что она в положении, однако, не считая единственной истерики (успешно погашенной манипулятором), больше ни разу об этом не упоминала.

С того памятного разговора с Фраффином минуло всего десять периодов покоя. Тем не менее прошлое, так внезапно оборвавшееся в режиссерской каюте, казалось Келекселу давно забытым сном. «Забавный сюжет» вокруг родителя Рут (который Келексел с каждым просмотром находил все менее забавным) был отснят и завершен. Оставалось лишь подыскать себе подходящую планету на отшибе Вселенной.

Рут продолжала расхаживать по комнате. Ей явно не терпелось сесть за пановид. Она еще ни разу не включала его в присутствии хема, но сегодня постоянно поглядывала в ту сторону. Было очевидно, что пановид безумно ее влечет.

Келексел взглянул на манипулятор – тот походил на огромного металлического паука, распластанного по потолку – и ужаснулся силе настроек эмоционального подавления. Вне всякого сомнения, Рут очень скоро потеряет восприимчивость к его воздействию.

Инспектор вздохнул.

Теперь, когда он узнал, что его питомица – потомок дикарей, кровь которых была перемешана с обитателями кинокорабля, его отношение к ней переменилось. Он все больше думал о ней не как о существе, а как о личности.

Вправе ли он манипулировать личностью? Допустимо это или недопустимо? Ему совестно? Экзотические взгляды обитателей этого мира посеяли в нем сомнения. Рут не была и никогда не будет полноценным хемом. Ее не отбирали в младенчестве, не обрабатывали, не замораживали в бессмертии. Ей не было уготовано место в сети Тиггиво.

Как поступят Служители Потентата, когда все раскроется? Обнулят этот мир? Фраффин, возможно, прав – с них станется. Хотя таких привлекательных аборигенов вряд ли изничтожат совсем. Ведь по сути они – хемы, пусть и одичавшие. И все же, что бы ни решил Потентат, этому миру настанет конец. Доступ к его удовольствиям при новом порядке будет закрыт.

Так инспектор спорил сам с собой, доводы сменяли друг друга в такт хождению Рут. Он почувствовал раздражение: она мельтешила нарочно, испытывая границы своей власти над ним. Келексел сунул руку под накидку и подкрутил манипулятор.

Рут резко остановилась, будто уперлась в стену. Повернула голову в его сторону.

– Опять? – спросила она безразличным тоном.

– Снимай свой наряд, – велел он.

Она не шелохнулась.

Келексел повторил приказ, усилив мощность. Стрелка манипулятора поползла вверх… еще выше… еще…

Двигаясь как марионетка, женщина повиновалась. Платье упало к ее ногам, обнаженное тело выглядело на редкость бледным. По животу рябью побежала дрожь.

– Повернись, – приказал он.

Рут все так же механически начала поворачиваться. Босая нога задела изумрудный пояс, цепь звякнула.

– Лицом ко мне, – скомандовал Келексел.

Когда она подчинилась, он ослабил манипулятор. Дрожь прекратилась. Женщина глубоко, порывисто вздохнула.

«До чего грациозна», – подумал Келексел.

Не спуская с него глаз, Рут наклонилась, подняла с пола платье, натянула на себя и подпоясалась.

«Получилось! – думала она. – Я не поддалась, настояла на своем. В следующий раз будет проще».

Она вспомнила проникающее давление манипулятора, силу, вынудившую ее обнажиться. Даже сквозь это давление она ощущала твердую уверенность, что со временем никакая мощность манипулятора не будет ей страшна. Она знала: у манипулятора есть предел, а сила ее сопротивления безгранична. Чтобы укрепить ядро сопротивления, достаточно вызвать в памяти увиденное на пановиде.

– Ты злишься на меня, – сказал Келексел. – Почему? Я потакаю всем твоим желаниям.

Вместо ответа Рут подсела к металлической сетке пановида, щелкнула выключателями, нажала на кнопки. Прибор загудел.

«Как ловко она управляется со своей игрушкой! – подметил Келексел. – Когда только успела поднатореть? В моем присутствии она пановидом не пользовалась, а я проводил здесь все свои периоды покоя. Может, для смертных время протекает иначе? Как давно, по ее понятиям, она уже со мной? Четверть оборота их планеты вокруг солнца или побольше?»

Ему хотелось знать, как она относится к их зародышу. Местные дикари очень чувствительны к своим телам, многое понимают и без инструментов. Им дает подсказки некий первобытный инстинкт. Может, она злится из-за зародыша?

– Вот, смотри, – сказала Рут.

Келексел приподнялся, чтобы увидеть сцену пановида: светящийся овал, где двигались почти-личности Фраффина – огромные дикие хемы. Келексел однажды слышал, как кто-то назвал постановки Фраффина «кукольным домиком наоборот». Да, внешний вид и переживания его существ всегда казались искусственно раздутыми.

– Мои родственники, – сообщила Рут. – Брат и сестра отца. Они приехали на суд и остановились в мотеле.

– В мотеле? – Келексел спустился с кровати и подошел, встав за ее спиной.

– Временном жилье, – пояснила Рут и придвинулась к панели управления.

Келексел вгляделся в освещенное пятно сцены, где возникла комната с выцветшей коричневой мебелью. Справа, на краешке кровати, сидела тощая блондинка в розовом пеньюаре и прикладывала к глазам платок. Рука с сильно проступающими венами, потухший взгляд и впалые щеки – она выглядела такой же блеклой, как и мебель вокруг. Лицом и фигурой