свою темницу, затем уставилась на подошедшего вплотную хема – серебристое лицо с гладкой, отливающей металлом кожей исказила презрительная гримаса. Он стоял над ней, раздувая ноздри, и она разглядела темные волоски у него в носу.

– Даже немного жаль тебя, – сказала она.

Келексел почувствовал ком в горле; от такой реакции стало не по себе. Жаль? Он взглянул на свои руки, с удивлением обнаружив, что крепко их сцепил. Жаль? Он медленно разжал пальцы, заметив предупреждающий дымчатый налет на ногтях – реакция на зачатие. Успешное оплодотворение запустило в организме обратный отсчет. Ему срочно требовалось омоложение. Она поэтому его жалеет? Из-за отсрочки? Быть того не может. Откуда ей знать об обычных заискиваниях хемов перед Омолодителями?

«Отсрочка… отсрочка… почему я откладываю?» – задумался Келексел.

Он вдруг преисполнился восхищения к самому себе, загордился собственным бесстрашием. Ведь он сумел протянуть гораздо дольше, чем другие хемы, которые сразу начинают лебезить перед Омолодителями. Причем сделал это практически добровольно, не боясь обнаружить признаки смертности. Да на такое не решится ни один хем! Все они трусы! Он же теперь чуть ли не уподобился Рут, стал почти смертным! А она на него злится! Да она ничего не поняла. Ну конечно, где уж ей, бедолаге?

Келекселу стало себя жалко. Кто оценит его геройство? Кто вообще об этом узнает? Сородичи не сомневаются, что он воспользуется услугами Омолодителя, как только понадобится. Никто не способен его понять.

Келексела так и подмывало рассказать Рут о своем геройстве, но он промолчал, вспомнив ее слова. Ведь она желала ему смерти.

– Я тебе сейчас покажу. – Рут опять повернулась к пановиду, подкрутила настройки. Этот мерзкий аппарат, создание мерзких хемов, внезапно приобрел для нее огромное значение. Хотелось незамедлительно объяснить Келекселу, откуда в ней такая дикая ненависть. – Смотри!

В освещенном пятне пановида возник длинный зал с кафедрой в торце и рядами скамеек, отделенных перегородкой и столами. Справа была отгорожена секция поменьше, где в скучающих позах сидели двенадцать аборигенов. Вдоль стен высились греческие колонны, перемежающиеся панелями из темного дерева и высокими окнами, через которые в комнату вливался утренний свет. За кафедрой восседал шарообразный абориген в черной мантии; на его склоненной голове блестела обширная лысина.

В коренастой фигуре за столом перед кафедрой Келексел узнал Джо Мерфи, отца Рут. Рядом сидел адвокат Бонделли, которого он видел раньше на пановиде Фраффина, – узкое лицо, зачесанные назад черные волосы, напоминающие сложенные крылья жука. На скамейке сразу за ограждением сидели два местных врачевателя – Вейли и Терлоу.

Терлоу очень интересовал Келексела. Почему она выбрала сцену с этим самцом? Правда ли, что они собирались спариваться?

– Это судья Гримм. – Рут указала на толстяка в черной мантии. – Я… я училась в школе с его дочерью. Тебе это известно? Я… бывала у них дома.

Уловив в ее голосе страдальческие нотки, Келексел подумал, не усилить ли манипулятор. Нет, не стоит – воздействие могло вызвать апатию и помешать ей продолжить. А ему уже стало любопытно, что у нее на уме.

– Мужчина с тростью за столом слева – окружной прокурор Парет, – продолжала Рут. – Мама состояла в садоводческом клубе вместе с его женой.

Инспектор вгляделся в незнакомого аборигена. От него веяло внушительностью и принципиальностью. Отливающая железом седина венчала почти квадратную голову. Прямая щетка волос на макушке обрывалась в ровный короткий ежик над растопыренными ушами. Подбородок выдавался вперед. Резко очерченный рот логично смотрелся под крупным носом. Под темными кустистыми бровями синели глаза. Их слегка опущенные внешние уголки переходили в глубокие морщины.

Парет то и дело трогал узорчатый набалдашник трости, прислоненной к его столу.

По всей видимости, в зале намечалось нечто важное. Рут прибавила звук, и Келексел услышал шелест перебираемых бумаг и покашливание публики. Он подался вперед, упер руки в спинку стула Рут и проследил, как Терлоу поднялся со своего места и подошел к кафедре. После краткого религиозного ритуала с произнесением какой-то клятвы Терлоу сел. Адвокат Бонделли встал перед ним.

Келексел присмотрелся к Терлоу: широкий лоб, темные волосы. Не будь манипулятора, Рут и в самом деле предпочла бы этого самца? В нем чувствовалась едва уловимая скованность – он то ли прятался за своими затемненными очками, то ли избегал смотреть в определенном направлении. Инспектор догадался, что именно там находилась съемочная группа Фраффина. Абориген знал о присутствии хемов! Ну конечно! Он иммутант.

В Келекселе проснулось чувство долга, а вместе с ним угрызения совести. Он вдруг понял, почему до сих пор не обратился к Омолодителям корабля. Поддайся он этому порыву – и ловушка безвозвратно захлопнется. Он станет одним из них, попадет в такую же зависимость от Фраффина, как и любой абориген в этом мире. Пока он откладывал решение, за ним еще сохранялась некая свобода. Хотя то был лишь вопрос времени.

В сцене, которая казалась Келекселу бессмысленно затянутой, Бонделли обращался к Терлоу. Реакция последнего несколько удивляла.

– Итак, доктор Терлоу, – говорил Бонделли, – вы перечислили нам пункты, в которых подзащитный действует так же, как другие умалишенные убийцы. Что еще, по-вашему, указывает на факт помешательства?

– Мое внимание привлекла повторяемость числа семь, – ответил Терлоу. – Семь ударов кинжалом. Окружившим его полицейским он объявил, что выйдет через семь минут.

– Это важно?

– Семерка имеет религиозную значимость: Господь создал мир за семь дней и так далее. Подобная наклонность часто наблюдается в действиях умалишенных.

– Доктор Терлоу, вы обследовали подзащитного несколько месяцев назад?

– Да, сэр.

– При каких обстоятельствах?

Келексел украдкой взглянул на Рут и поразился: у нее по щекам текли слезы. Сверившись с отметкой манипулятора, он осознал всю силу ее переживаний.

– Мистер Мерфи поднял ложную пожарную тревогу, – ответил Терлоу. – Его опознали и арестовали. Меня вызвали в качестве судебного психолога.

– Почему?

– Ложные вызовы не следует оставлять без внимания, особенно когда их совершает вполне взрослый человек.

– Вас поэтому вызвали?

– Нет, в данном случае это более-менее обычная практика.

– Тогда в чем же опасность ложной пожарной тревоги?

– Как правило, у таких поступков сексуальная подоплека. Именно в то время подсудимый впервые пожаловался на импотенцию. Оба события в совокупности рисуют очень тревожную психологическую картину.

– Поясните.

– Видите ли, он также продемонстрировал полное отсутствие человеческого тепла. Ему недоставало того, что мы привыкли называть «добротой». В то время ответы мистера Мерфи по тесту Роршаха вообще не содержали элементов, обозначающих нечто живое. Другими словами, он был зациклен на смерти. Я принял во внимание как бездушную натуру, зацикленную на смерти, так и сексуальное расстройство.

Келексел вытаращился на сцену. О ком шла речь? Бездушная натура, зацикленная на смерти, и