а с левой стороны замелькала голая часть скалы, я позорно сдалась. Прислонившись спиной к камню, возвела глаза к чистейшему голубому небу и торжественно объявила:

– Больше не могу.

– Неплохо для начала, – прокомментировал Егор, скрестив руки на груди и наклонив голову набок. – Готовься, завтра будут болеть ноги. Кстати, мы можем прыгнуть со скалы в воду, хорошее место для этого, – предложил он, но потом, расшифровав выражение моего лица, засмеялся и добавил: – Шучу.

«Мне кажется, я впервые вижу, как он от души смеется…» – подумала я, скользя взглядом по плечу Егора.

Он прищурился и привычным жестом (тем самым, который был у них на двоих с Павлом) убрал темно русые волосы назад. И я поймала себя на том, что долгие месяцы не поддавалась самообману и, глядя на Егора, не пыталась представить, что передо мной Павел.

После этого открытия странное ощущение затопило душу, и не получалось дать ему хоть какое-нибудь определение… Будто ноги оторвались от земли и потянули меня в невесомость, где непонятного и непредсказуемого слишком много.

На завтрак мы ели булочки из пекарни, в обед опять победила уличная еда, а на ужин мы отправились в ресторанчик на берегу, где заказали рыбу с картошкой фри и двумя соусами. Егор еще попросил виски, а я – клубничный молочный коктейль.

– Время летит так быстро, осталось четыре дня, – сказала я, отодвигая опустевшую тарелку.

– Если хочешь, мы можем съездить еще куда-нибудь в августе, – ответил Егор, останавливая на мне внимательный взгляд.

– В августе вернется Варя… Мы и так не виделись тысячу лет, – быстро ответила я, ловя непонятную дрожь волнения в груди.

– Значит, как-нибудь потом… – Егор сделал глоток виски и продолжил на меня смотреть, будто хотел добавить что-то еще. Но промолчал.

Перед сном я решила пересмотреть рисунки и еле уместила на столике два альбома, папку и блокнот. Пакуя чемодан, я старалась запихнуть как можно больше не одежды, а того, что может понадобиться для рисования. И для атмосферы я взяла старые работы – самые любимые.

Морских пейзажей пока было два. И пусть они уж слишком походили друг на друга – не важно. Позже я собиралась один затемнить и сделать вечерним, а второй планировался утренним. На нем еще предполагалось восходящее солнце, добавляющее небу чуть розоватый тон. Еще я могла похвастаться многочисленными карандашными рисунками в блокноте: коктейль с бумажным зонтиком, мороженое в рожке, блинчики-палачинке, украшенные зигзагом шоколадного сиропа, цветок на ветке неизвестного мне кустарника, заросшая скала…

Сначала я стеснялась рисовать при Егоре, но потом поняла, что в такие моменты он или читает, или, загорая, думает о чем-то своем. И я стала чаще браться за карандаш, забывая при этом о смущении.

Закрыв альбомы, я пристроила рядом два рисунка с морем, полюбовалась ими еще пару секунд, а потом взяла пижаму и направилась в ванну. Егор был в своей комнате, и мы не пересеклись на кухне. На столе в бумажном пакете лежали булочки, оставшиеся после обеда. Вспомнив их аромат, я притормозила, но потом твердо себе сказала: «Не жадничай, все равно не влезут».

Волосы мочить не хотелось, и я скрутила пучок на макушке. Однако, стоило встать под душ, как он распустился.

– Ну и пусть, – буркнула я и прикрепила ручку душа сверху к держателю.

Тонкие ручейки воды побежали по телу, я закрыла глаза и расслабилась, мысленно перебирая события дня. Пробежка, море, большущая порция мороженого, опять море… Сегодня звонила бабушка и задавала тысячу вопросов, и я послушно отрапортовала: плечи не сгорели, солнечного удара не было, ем хорошо, на глубину не плаваю.

Я вытерлась белым махровым полотенцем, натянула еще на влажное тело пижаму и пошлепала к себе. Основной свет был выключен, лишь горел светильник возле стола – все как я оставила. А рядом со столом стоял Егор и рассматривал мои рисунки. В полутьме его высокая крепкая фигура выглядела внушительно и несколько пугала, и я замерла, не представляя, как обозначить свое присутствие.

Рисунки – это мои дневники…

Раньше я бы сжала кулаки и полетела в бездну только от того, что Егор прикасается к моим ощущениям и впечатлениям, оставленным на бумаге. А сейчас я просто слушала собственное сердце, бьющееся слишком громко.

Уловив шорох, Егор обернулся.

– Ты красиво рисуешь, Дженни, – спокойно произнес он, разворачиваясь к столу боком. – Всегда хотел заглянуть в твои папки. Извини, что без разрешения.

– Ничего… – Я быстро подошла, повесила платье на спинку стула и, не справившись с волнением, все же сложила рисунки стопкой и перевернула их. Мокрые волосы скользнули по щеке, и я отправила их за ухо.

– Спокойной ночи.

Егор уже собирался уйти и бросил последний взгляд на стол, но тут же напрягся, медленно протянул руку к стопке альбомов и отложил в сторону верхний. А там внизу лежал альбом в плотной обложке – его подарок на мой прошлый день рождения… Наверное, Егор увидел знакомый корешок с объемной золотой змейкой узора и… Такой красивый и дорогой альбом нельзя спутать с другим.

Наши взгляды встретились.

«Ты рисуешь в моем альбоме?..»

«Да… Давно».

«И что должно было случиться, чтобы ты взяла его в руки?»

«Не знаю… Тогда многое случилось… Например, ты спас меня от Морозова».

Слова не прозвучали. Но они звенели в воздухе, из-за чего хотелось сбежать и спрятаться. Или остаться…

– Только ты, Дженни, умеешь быть так близко и далеко одновременно, – тихо произнес Егор, дотронулся до моей щеки, погладил ее и повел руку вниз – к подбородку, а затем к шее.

Ощутив прикосновение и впитав его тепло, я застыла. Приятная волна побежала по телу, но я не сразу поняла, что это ответная реакция на осторожную ласку. «Нет…» – пронеслось в голове и немедленно рассыпалось в пыль, потому что было… хорошо. Что-то неведомое и сильное сокрушительно побеждало мозг с его тревогами и запретами. И душа помогала, потому что желала проиграть.

Пальцы Егора остановились на ключице. Затем он провел рукой по моим еще не высохшим волосам и отодвинул их. Наклонился и коснулся губами виска. Нет, не поцеловал. Лишь коснулся, точно спрашивал разрешения.

Я сдерживала желание заглянуть в глаза Егору. Вдруг я прочитала бы в них то, что с болью сжало бы сердце… Пожалуй, это был единственный барьер в данную минуту. Но я победила и это. Ладони легли на каменную грудь и скользнули к плечам Егора. Я подняла голову, и его губы оказались близко…

Горячее дыхание.

И пусть бы оно влетело в меня и согрело раз и навсегда.

– Малышка, не