Время, в течение которого совершалось завоевание, было не менее важным фактором. Для того чтобы добиться успеха, крестоносцы должны были быстро перемещаться, наносить неожиданные удары и создавать новые базы. В противном случае их несущие потери войска, в отсутствие возможности пополнять их подкреплениями из тыла, рассеялись бы и исчезли без следа. Для проникновения на вражескую территорию и ее завоевания в дополнение к уже имевшимся опорным пунктам создавались новые рубежи и плацдармы. Подобная тактика ведения боевых действий требовала сосредоточения перед наступлением всех имевшихся сил. Действительно, войска 1-го Крестового похода превосходили по численности любую из армий крестоносцев, которые они собирали для своих походов впоследствии. В то время как завоевание Испании и Прибалтики шло на протяжении многих поколений, экспедиция крестоносцев была лишь кратким моментом в истории. Окончательно границы королевства сложились за десять с небольшим лет. Таким образом, в отличие от Испании, сам процесс завоевания не оказал решающего влияния на формирование будущего общества. Характер создаваемого государства определился сразу же после завоевания. Выбор был между созданием укрепленных центров, в основном морских портов, своего рода анклавов на чужой территории, через которые можно было бы вести торговлю и распределять товары, производимые в своей стране, или государств-колоний, заселенных и управляемых иммигрантами. Сомнений в выборе не было. Государства создавались крестоносцами не из коммерческих соображений, а идея организации торговых факторий не имела смысла в рамках их идеологических установок. Уже заранее было предрешено, что будущие колонии крестоносцев не подпадут под категорию финикийских и карфагенских поселений и не будут напоминать португальские, французские и английские колонии в Индии и на Дальнем Востоке. Однако они стали предтечами английских и испанских колоний в Западном полушарии.

На протяжении всей истории процессу колонизации, будь то торгового или поселенческого типа, способствовала деятельность колонизационных центров. Государство, город или компания привлекали финансовые ресурсы и рабочую силу и предоставляли практические необходимые сведения, от которых зависел успех колониального предприятия. Не всегда оно начиналось с предоставления привилегий и дарования властных полномочий. В случае компании ее привилегированное положение гарантировалось верховной властью, а самой компании только делегировались права на предоставление льгот третьему лицу. Как бы то ни было, государственная власть рано или поздно проникала вслед за успешной компанией на вновь завоеванную или колонизуемую территорию и заявляла о своем верховенстве и праве на часть доходов. Зависимость, которая де-юре присутствовала всегда, становилась окончательно узаконенной. Формы вмешательства различны, но тенденция общая для всех. При континентальной колонизации прямые связи обеспечивают возможность более жесткого контроля над вновь приобретенной территорией, в отличие от заморской колонизации. В первом случае власть государства, осеняющая мирное или военное предприятие, находится всего лишь в одном шаге за спиной колонистов и завоевателей. Независимость или первоначально дарованная частичная автономия со временем ограничивается, и механизм контроля, которым обладает колонизационный центр, постепенно интегрирует колонию в политическую структуру центра. Подобное происходило в различных королевствах Иберийского полуострова (Португалии, Кастилии и Арагоне), в Московии[36], а также в Пруссии под властью тевтонских рыцарей. При колонизации заморских территорий сложилась иная обстановка, поскольку полная интеграция была в принципе невозможна. В данном случае мы имеем дело с зависимым статусом, который становится источником напряжения и соперничества между центром и колонией, и рано или поздно колонисты разрывают существующие связи. До тех пор пока существуют связи зависимости, колония может рассчитывать на защиту со стороны центра, пока она приносит доход своему бывшему отечеству. Позднее, когда колонии становятся пешками в международной политике, колониальная стратегия и международный престиж бывают не менее значимыми, чем доходы от совместных торговых сделок между колониями и колониальными державами.

Если принять во внимание все эти соображения, то крестовые походы, как разновидность колониальных захватов, приобретают уникальное и особое значение. Уникальность заключается в том, что не существовало никакого колонизационного центра или страны с экономическими и политическими требованиями к территориям, которые предстояло завоевать. Панхристианская идеология и участие в походах всей Европы, которая рассматривала себя прежде всего как христианскую общность, с самого начала исключала любые политические и экономические претензии на новое королевство. Теоретически могло бы выступить с подобными притязаниями папство, но более чем сомнительно, чтобы требование патриарха Даимберта, обращенное к Готфриду Бульонскому, о принесении оммажа было инициативой верховного понтифика. Таким образом, общехристианская идеология, которая была господствующей уже в первом походе, определила будущие судьбы завоеванных земель как независимых политических единиц, не имеющих никаких связей с колонизационными центрами. Короли Франции и Англии, императоры Германии, князья и герцоги Баварии и других германских земель и короли Венгрии никогда не рассматривали свои походы как «национальное» предприятие. Хотя согласно средневековым представлениям любой поход, возглавляемый королем, имел «государственное» значение. Деньги, которые посылались в королевство, были частью общеевропейской политики по сохранению присутствия крестоносцев в Святой земле. Европейские правители принимали участие в крестовых походах, боролись за королевство и поддерживали его в полном убеждении, что оно воюет за христианскую веру.

Однако существовали три исключения из общего правила, два из которых были особо значимы, поскольку они представляли различные подходы и различные концепции. Во время 3-го Крестового похода между французским королем Филиппом II Августом и английским королем Ричардом Львиное Сердце было заключено соглашение по разделу будущих завоеванных территорий. В то же самое время оба правителя обещали передать генуэзцам часть земель, которые предстояло завоевать, если прежде они не принадлежали королевству. На деле все земли были переданы иерусалимскому королю, но оба европейских правителя претендовали на этот титул.

Ситуация изменилась в 1225 г., когда Фридрих II Гогенштауфен женился на Изабелле, наследнице Латинского королевства и дочери Жана де Бриена. К своему длинному списку титулов император добавил еще один – короля Иерусалима. Этот личный союз мог бы иметь международный характер, если бы тому не помешали политические обстоятельства. Когда это случилось, Фридрих II так никогда больше и не посетил свое восточное королевство, и после его длительного отсутствия местная знать выдвинула своих правителей – Лузиньянов Кипра. Но даже во время краткого присутствия на троне Гогенштауфена проявились некие черты, которые полностью раскроются только в будущем колониального образования. Крестовый поход Фридриха II (1228–1229) ускорил неизбежное столкновение короля с местной знатью.