груди. И тогда я чувствую с ней связь. Как будто я подзаряжаюсь от этого чувства и… – я замолкаю, когда замечаю фотографии, висящие на стене. – Что за черт?

– Что такое? Нашел еще один ботинок с кактусом внутри?

– Нет, – отвечаю я, подходя поближе. – Она… Она взяла мои фотографии с Льюисом, Фарвеллом и Кавински и заменила их на, я предполагаю, свои собственные рисунки. Там, значит, нарисован пенис. Он встречает беременную женщину и радуется. Потом она уходит, и он снова грустит.

Поузи громко смеется.

– Черт возьми, ты должен это сфотографировать.

– Зачем она это сделала?

– А зачем она посадила кактус в твой ботинок? О! Слушай, а может, она гнездо обустраивает?

– По-моему, это не так должно выглядеть. Беременные женщины вроде начинают с детской комнаты.

– По-моему, они все в квартире вверх дном переворачивают. Точно, сходи в детскую, посмотри, все ли там нормально. Втайне надеюсь, что она перешила твои костюмы на простыни.

– И что тебя в этом так радует?

– Да просто это смешно.

Я собираюсь уже идти в детскую, как мой взгляд натыкается на подушки.

– Погоди. Все подушки остались без чехлов.

– Это уже похоже на какой-то психотический приступ.

– Может, она случайно что-то пролила.

– Звучит логично, но мы же о Пенни говорим. Думаю, логика тут вообще не поможет.

Неприятно это признавать, но Поузи прав.

Не обращая внимания на подушки, я захожу в детскую и останавливаюсь как вкопанный, когда вижу слова, выведенные на стене серой краской.

Я с трудом сглатываю, а затем произношу:

– Поузи, приятель. По-моему, мне хана.

– Что она сделала?

– Поверь, ты не хочешь этого знать.

Входная дверь открывается, и в квартиру заходит Пенни, держа в одной руке сумку, а в другой – телефон. Она снимает туфли и ставит их в гардероб, а затем, не говоря ни слова, уходит в спальню.

Я стою на кухне, сжимая в руках зарядку для телефона, и отчаянно пытаюсь понять, на кой черт она засунула ее в холодильник. Отложив зарядку в сторону, я иду следом за Пенни.

В спальне она бросает сумку на пол, а затем забирается под одеяло, кладет голову на подушку и глубоко вздыхает. Ее глаза закрываются, а я стою и размышляю, что же мне делать.

Оставить ее в покое?

Лечь рядом и обнять?

Попробовать поговорить?

Когда я вижу, как спокойно лежит Пенни, я точно понимаю, что мне следует сделать. Я снимаю рубашку, складываю ее и кладу на комод, ложусь на кровать. Она двигается в сторону, освобождая мне место, и я укрываю нас одеялом, а потом обнимаю ее, положив ладонь на живот. Она устраивается поудобнее, кладет свою ладонь поверх моей.

– Мне жаль, – шепчу я ей на ухо.

Тихо и печально она отвечает:

– Я знаю, Илай.

– Я поступил глупо. Я никогда и ни за что не должен был сомневаться в твоих чувствах ко мне. Это было несправедливо.

Пенни вздыхает, но ничего не говорит. Наверное, просто хочет спать. Я не хочу ее отпускать – просто лежу рядом, прижав к груди, и медленно осознаю, что в жизни не может быть ничего лучше этого.

Ни поход в бар с друзьями.

Ни выиграть матч в последнюю секунду.

Ни даже получить чертов кубок.

Ничто не может сравниться с Пенни. Абсолютно ничего.

А потом… Я слышу, как она шмыгает носом.

Я лежу неподвижно.

Когда она снова шмыгает носом, я нежно сжимаю ее в объятиях и тихо спрашиваю:

– Детка, все в порядке?

Она качает головой.

– Нет.

– Эй, – мягко говорю я, пытаюсь развернуть ее к себе лицом, но она не двигается. – Пенни, что происходит?

Когда она отвечает, я слышу в ее голосе только боль, и это меня убивает.

– Я просто хочу быть твоей девушкой, Илай. Хочу, чтобы меня любили.

Черт…

Такое простое, банальное желание.

Но для меня оно кажется совершенно невыполнимым.

Мне сложно строить с людьми отношения. Мне нельзя обзаводиться близкими людьми, потому что я не могу смириться с тем, что рано или поздно их потеряю.

Я этого не вынесу. Если я подпущу Пенни ближе и потеряю ее… Это меня уничтожит.

Но разве я уже не подпустил ее ближе всех?

– И я знаю, что тебе это не нужно, – добавляет она, и в ее голосе столько печали, что мне становится физически больно. – Но я не знаю, как изменить свои чувства. Так что… Вот так. Я люблю тебя, Илай, и, вероятно, буду любить тебя вечно.

Она тяжело вздыхает и прижимается ко мне еще крепче. Не проронив больше ни слова, она погружается в глубокий сон, от которого не очнется до следующего утра.

Я же лежу без сна всю ночь, снова и снова прокручивая в голове ее слова, и пытаюсь собраться с духом, чтобы найти в себе силы почувствовать то же самое.

– Привет, – тихо говорит Пенни, когда я захожу в квартиру и ставлю свою спортивную сумку на пол. Она сидит на диване, одетая в легинсы, туфли на каблуках и новую блузку, которая просто восхитительно на ней сидит. Волосы у нее завиты и падают на плечи длинными волнами, на лице – естественный макияж, слегка подчеркивающий ее прекрасные черты.

Я улыбаюсь.

– Детка, ты великолепно выглядишь.

– Спасибо, – тихо отвечает она, барабаня пальцами по телефону.

– Я не хочу сказать, что тебе нужен какой-то повод, чтобы великолепно выглядеть… Но у тебя на вечер какие-то планы?

Она кивает.

– Я собираюсь на ужин.

– Да? – я подхожу к ней. – Мне быстро переодеться?

Она отводит взгляд и качает головой.

– Нет, я, э-э, пойду кое с кем другим.

Я останавливаюсь на полпути к дивану.

– Кое с кем другим? Что ты имеешь в виду?

– Просто с другом, – уточняет она.

– Ладно.

Пенни все еще избегает смотреть мне в глаза, и меня это тревожит. После ее вчерашнего признания атмосфера стала совсем напряженной. Пенни стала очень тихой, подавленной, совсем не такой жизнерадостной, как обычно. Мы не ссорились, и она даже не попыталась заняться со мной утренним сексом, как обычно. Конечно, меня это насторожило, потому что казалось совершенно ненормальным. Перед тем, как я ушел в зал, она подошла ко мне, совершенно голая, и опустилась передо мной на колени, стянув с меня шорты. Затем она прижала меня к стене и отсосала, не позволяя отстраниться. После этого я уложил ее поперек дивана, раздвинул ноги и закинул себе на плечи. Я долго играл с ее сосками и