Кроме того, как будто всего этого мало, он постоянно задавал глупые вопросы.

«Почему у тебя всегда такой усталый вид?» или «Как, ты опять в прачечную?» или «Почему у тебя все сковородки черные?» «Чем тебе помочь?» — без конца спрашивал он, а мне гордость не позволяла рассказать, как плохи дела с папой.

Я только говорила: «Уходи, Дэниэл, нечего тебе здесь делать».

И с деньгами становилось все хуже и хуже.

Было бы разумно отказаться от квартиры на Лэдброк-гров: с какой радости, в конце концов, я должна платить за комнату, в которой не живу? Но я вдруг поняла, что не хочу отказываться; более того, прихожу в ужас при мысли, что придется это сделать. Квартира была последней ниточкой, связывавшей меня с моей прежней жизнью. Если не станет и ее, значит, я никогда уже не вернусь и проторчу в Эксбридже до смерти.

В конце концов от отчаяния я пошла на прием к нашему участковому терапевту, тому самому доктору Торнтону, что много лет назад прописывал мне таблетки от депрессии.

Формально я хотела спросить у него совета насчет папиных маленьких проблем, но на самом деле то был самый обычный вопль о помощи. Видимо, я надеялась услышать от знающего человека, что та горькая правда, которая открылась мне, все-таки правдой не является.

Идти к доктору Торнтону мне смертельно не хотелось, и не только из-за того, что он давно выжил из ума от старости. Я знала, он считает всех в нашей семье ненормальными. Ему уже приходилось лечить меня от депрессии. К тому же Питер лет в пятнадцать откопал где-то медицинскую энциклопедию и свято уверовал в то, что страдает всеми болезнями, о которых прочел. Мама каждый божий день таскала его в больницу по мере того, как он со страстью истого ипохондрика в алфавитном порядке находил у себя один недуг за другим, демонстрируя симптомы абсцессов, агорафобии, акне, болезни Альцгеймера, ангины и афтозного стоматита, пока, наконец, кто-то не приструнил его. Даже акне, или, проще говоря, юношеские прыщи, оказались ненастоящими. Хотя агорафобия, пожалуй, была: после крупного разговора с мамой он некоторое время вообще не выходил из дому.

Народу в приемной было, как перед Страшным судом: люди буквально сидели друг у друга на головах. Дети дрались, мамаши на них орали, старички надрывно кашляли.

Когда наконец меня удостоили аудиенции у Его Целительской светлости, он полулежал за столом, измученный и сердитый, готовясь немедленно выписать очередной рецепт.

— Чем могу служить, Люси? — устало спросил он.

Я знала, что это значит на самом деле: «Помню тебя, ты одна из этих чокнутых Салливанов. Так что? Опять у вас кто-то спятил?»

— Я не из-за себя пришла, — неуверенно начала я.

Он тут же заинтересовался и с надеждой спросил:

— Из-за подруги?

— Вроде того, — согласилась я.

— Она думает, что беременна? — продолжал доктор Торн-тон. — Угадал?

— Нет, вовсе не…

— Таинственное недомогание? — нетерпеливо перебил он.

— Нет, ничего подобного…

— Болезненные месячные?

— Нет…

— Уплотнения в груди?

— Нет, — чуть не рассмеялась я. — Правда, ко мне это отношения не имеет. Я пришла из-за отца.

— Ах, вон что, — раздраженно буркнул он. — Ну, а сам он где? Нельзя же осмотреть пациента заочно. Я виртуальных диагнозов не ставлю.

— Простите, что?..

— Надоело, — взорвался он. — Надоели эти мобильные телефоны, Интернеты, компьютерные игры, виртуальные сражения. Никто из вас не хочет делать ничего настоящего!

— Э-э-э, — проблеяла я, от шока не зная, как ответить на этот выпад против технического прогресса. Пожалуй, с нашей последней встречи доктор Торнтон стал еще эксцентричнее.

— Все вы думаете, что ничего делать не надо, — громко продолжал он. Лицо у него побагровело. — Думаете, можно сидеть дома среди модемов и компьютеров и считать, что живете и вовсе не обязательно отрывать от кресла ленивую задницу, чтобы вступить в контакт с себе подобными. Посылаете мне ваши симптомы электронной почтой, верно?

Врач, исцелися сам, подумала я. Мне казалось, доктор Торнтон сходит с ума.

Потом его боевой пыл угас столь же внезапно, как и разгорелся.

— Так что там у твоего отца? — опять сникнув за столом, вздохнул он.

— Мне не очень ловко об этом говорить, — застеснялась я.

— Почему?

— Ну, он сам не считает, что у него проблемы со здоровьем… — издалека начала я.

— Если он сам не считает себя больным, а ты с ним не согласна, то проблемы у тебя, а не у него, — оборвал меня доктор Торнтон.

— Нет, послушайте, вы не поняли…

— Отлично понял, — перебил он. — У Джемси Салливана все в порядке. Если бросит пить, будет как новенький. А может, и не будет, — добавил он, будто споря с самим собою. — Одному богу известно, что у него творится с печенью. Если она еще есть.

— Но…

— Люси, ты отнимаешь у меня время. Там, за дверью, полно больных — настоящих больных, которым нужна моя помощь. А я, вместо того чтобы заниматься ими, вынужден отбиваться от женщин из семьи Салливан, которые ищут лекарство для человека, твердо решившего допиться до смерти.

— Каких еще женщин из семьи Салливан? — спросила я.

— Тебя. Твоей мамы. Она отсюда не вылезает.

— Правда? — удивилась я.

— Ну, пожалуй, если уж к слову пришлось, уже несколько дней я ее не видел. Она, что ли, прислала тебя?

— Гм, нет…

— Почему? — насторожился он. — В чем дело?

— Она бросила папу, — ожидая сочувствия, сказала я.

Но он только рассмеялся. Или закашлялся. Он вообще вел себя довольно странно.

— Значит, наконец решилась, — выдохнул он. Я удивленно смотрела на него, склонив голову набок, и не могла понять, что с ним. И что он имел в виду, говоря, что папа решил допиться до смерти? Почему наша беседа все время возвращается к папе и пьянству?

Кое-что в моей голове начало медленно вставать на место, и я испугалась.

— А теперь ты взяла на себя то, от чего отказалась твоя мама? — спросил доктор Торнтон.

— Если вы спрашиваете, забочусь ли я о нем, то да, — подтвердила я.

— Иди домой, Люси, — вздохнул он. — Для своего отца ты ничего сделать не можешь; мы уже все перепробовали. Пока он сам не решит бросить пить, никто ему ничем не поможет.

Еще несколько моих неразрешимых вопросов обрели простые ответы.

— Послушайте, вы неправильно меня поняли, — заторопилась я, пытаясь бороться с тем, что уже и сама считала верным. — Я здесь не из-за того, что он пьет. Я пришла, потому что у него проблема со здоровьем, но пьянство тут ни при чем.