– И убил его и ту девушку, – сказала Анкрен.

Вендель досадливо сморщился.

– Никто там никого не убивал. Все было именно так, как говорят. Но когда его девка утопилась, а он запил, дела его оказались заброшены. Родных у него не было. А у меня имелся доступ к деньгам и документам. Я был бы дурак, если бы не воспользовался этим. А когда он повесился, меня уже не было в Карнионе. Я уехал на Север.

– Это уже ближе к нашей истории, – заметил Мерсер.

– Правильно. У меня было достаточно средств, чтобы начать собственную игру. И я знал, кто виноват в том, что случилось со мной и моей семьей. Дагнальд и Вирс-Вердер. Правда, они подохли. Но ходили слухи, что живет ублюдок, который может быть сыном и того, и другого. Я добрался до него… – Вендель сухо усмехнулся. – Вы, полагаю, тоже, и должны меня понять. Не стоило тратить силы, чтобы убивать идиота. Но Олленше-Тевлис был богат, и его состояние могло мне пригодиться. Его мамаша идиоткой не была; она была хуже, с такими я давно научился справляться… На службе у Тевлисов я продвинулся в достижении новой цели. В Эрде я узнал то, о чем на Юге предпочитали не говорить: за погромами в Эрденоне, кроме Вирс-Вердера, стоял старший Роуэн. И при своих поездках в Карниону я снова свел знакомство со своим бывшим собратом по университету…

– Решил обобрать и его?

– Если бы мне нужны были от Роуэна только деньги, я давно бы их получил – и без труда. Напомнил бы, при каких обстоятельствах ему сломали нос. Он не любит об этом вспоминать. Но мне нужно было, чтоб Роуэн служил мне, как Тевлис. И я поймал его на разговоры о карнионских древностях. Кое-что я прочел еще в Тройнте, кое-что потом… Роуэн меня, разумеется, не узнал, хотя много раз встречал в университете и в доме Куаллайда. Надо было видеть, как он теперь мне внимал! Как делился самым сокровенным! А за ним – эти светские шлюхи, одуревшие от его рассуждений. Правда, для них разговоры были не главным. Итак, я разъезжал между Эрдом, Карнионой и Открытыми Землями, смотрел и слушал. Узнал от агентов Орана в Эрденоне, что он собирался привезти дарохранительницу в дом примаса, сопоставил некоторые сведения и понял, куда мог попасть Камень Захарии, о котором много болтали в Фораннане. Стало быть, пора было начинать игру и запускать в дело моих «хозяев». Но у Орана всегда была хорошая охрана, поэтому понадобились дополнительные усилия. Вот и все.

– А Оран что тебе сделал? Он к несчастьям твоей семьи отношения не имел, Ораны вдобавок разорили Роуэнов.

– Так я его и не убивал, – спокойно сказал Вендель. – Я вообще никого не убивал… почти. Они все делали за меня сами. Как и вы, кстати. Я слышал, Тевлис и его мамаша в тюрьме. И эта банда из Галвина. Между прочим, что с Роуэном – вы убили его?

– Он арестован.

– Напрасно. Он сам посоветовал нам с каторжником уходить, а он, мол, сдастся, чтобы задержать погоню. Сказал: из тюрьмы он скоро выберется, у него много связей. И ведь может. Разумней было его пристрелить.

– Какая откровенность! – бросила Анкрен.

– А почему нет? Вряд ли вы двое гнались за мной, чтобы сдать властям. Да и чист я перед властями, в отличие от вас, сударыня. Свидетелей против меня нет, кроме Роуэна, а он меня не выдаст. – Мерсер мог бы напомнить ему о мадам Эрмесен, но предпочел промолчать. – Стало быть, вы собираетесь меня убить. Зачем же притворяться? Победа за вами, и камешек тоже. Жаль, если Роуэну удастся избежать заключения, но коль скоро камень ему не достанется, я не внакладе. Роуэн ведь практически разорен, он все свои деньги потратил, чтобы добыть эту безделушку – силы она, видите ли, даст ему немереные. Хотя единственное, что она может дать, – возможность безбедно жить в Тримейне. Туда бы я сейчас и направился, если бы не Копченый Глаз. Роуэн вытащил его из тюрьмы, а у этой сволочи совершенно дикие представления о благодарности.

– А ты, выходит, предрассудков лишен, – сказал Мерсер.

– Вот что: вы вправе прикончить меня, но не читать мораль. Все мы одним миром мазаны, наплевали на людей и законы. У нас нет ни родины, ни дома, ни имени, ни семьи. Мы делали вид, что служили другим, а заставляли их служить себе. Разве не так? Кроме того, камень стал бы возмещением за все те глупости, которые я ради него выслушал: «Смерть открывает дверь, а жизнь ее закрывает», «В руках посвященного все камни – Камень»… И прочую мистическую чушь – древнюю карнионскую мудрость, Зеркало Истины как средство связи с иными мирами, Камень Крови как источник нечеловеческой силы… Каково было это терпеть?

– Обрати внимание, Анкрен. Прошлым летом этот человек так же красноречиво вещал, что нужно верить в магию, – Мерсер не удержался, чтобы не съязвить, хоть сознавал нелепость этого обвинения.

– Конечно, я верю в проявления Силы. Было бы глупо отрицать их в присутствии этой женщины. Но ведь не каждый человек от природы наделен оперным голосом или талантом математика. Так и здесь. И что оно такое, это «колдовство», как не средство использовать человеческую глупость и предрассудки?

– Замечательно. – Мерсер помолчал, потом поднялся с кресла. – Можешь убираться. Но без камня. И не потому, что он мне нужен. Просто… – Он не договорил и двинулся к столу.

Анкрен воззрилась на него с изумлением. Не только потому, что Мерсер вознамерился безо всяких условий помиловать врага, за которым гонятся по всей империи. Но он шел так медленно и неуверенно, как будто у него на ногах были оковы. В комнате было не так темно, как прежде: пока длился разговор, приблизился рассвет, и, приглядевшись, Анкрен поняла, что глаза Мерсера закрыты.

Он подошел к столу, на ощупь нашел разорванный тряпичный мешочек и взял в руки темно-алый, неправильной формы камень. То есть он был таким, пока Мерсер к нему не прикоснулся. Анкрен показалось, что сердце, которое отдаленно напоминал камень, ожило и забилось. Но Анкрен ошиблась. Из алой глубины хлынул поток, не крови – света. Он дергался, пульсировал, и когда Мерсер столь же замедленным движением поднял руки, так хлестнул по глазам, что Анкрен невольно заслонилась, отшатнулась, зацепилась за край стола и упала. Приподнялась, нашла в себе силы отвести руки от глаз и увидела, что Мерсер тяжело оседает на колени. Камень по-прежнему был зажат между его ладонями, но кровавые лучи пробивались сквозь скрюченные пальцы, и один из них упирался Мерсеру прямо в грудь. Глаза Мерсера были все еще зажмурены, губы прикушены.

А потом Анкрен перевела взгляд на Венделя и осознала, что тот опамятовался раньше ее. И поднял небрежно отброшенный ею после обыска стилет – несерьезное, с точки зрения Анкрен, оружие для мужчины.

Вендель был на расстоянии шага от Мерсера, а тот совершенно беспомощен.

Рядом с Анкрен на полу лежал матросский тесак каторжника. Столь же неподходящее оружие для женской руки, сколько стилет – для мужской. Однако Анкрен схватила его и в прыжке бросила, словно копье.

Удар был так силен, что разом пробил грудную клетку Венделя и свалил его с ног. А Мерсер словно бы ничего не заметил.

Вендель был еще жив. Губы его шевелились, и он смотрел умоляюще. Анкрен был знаком этот взгляд. Так смотрят, когда зовут маму или Господа. Или просят добить.