Выйдя к ней навстречу, я увидал старушку лет 60, которая тотчас заговорила:

– Я заехала к Вам, чтобы спросить, могу ли я возвратиться в свою усадьбу, которую раньше я никогда не покидала.

– А которая Ваша усадьба?

– Да Рыдомель, где вы на днях разбили австрийцев, и она теперь свободна.

– Нет, в Рыдомель я вас пустить еще не могу, так как он находился под артиллерийским обстрелом и убедительно прошу вас хоть на первое время остаться в Вышневце.

Насилу удалось ее уговорить, и она жила у местного ксендза.

С этого времени мы прочно закрепились. Вправо от нас, в районе Кременца, стал 17-й корпус;[325] влево в районе Збоража – 6-й.[326]

С приходом 6-го корпуса в лице его командира генерал-лейтенанта Гурко я приобрел ценного соседа, на содействие которого всегда мог рассчитывать и совместные действия с которым увенчались полным успехом.

К сентябрю 1915 года на всем фронте создалась крайне тяжелая для нас общая обстановка, требовавшая от старших начальников полного напряжения сил для восстановления боеспособности вверенных им войск. И как всегда во все самые тяжелые дни нашей истории, первый пример самоотвержения явил нам наш державный вождь. Государь император взял все на свою ответственность и 25 августа 1915 года принял на себя Верховное главнокомандование. Великий князь Николай Николаевич был назначен наместником на Кавказ и главнокомандующим войсками Кавказского фронта.

В первую голову приходилось устроить и пополнить войска, обеспечить их довольствие.

Волынь – благословенный край, но бездорожье его страшно все затрудняло. Хлебопечение мы основали в г. Ямполе, в сорока верстах за Вышневцом. Корпусный интендант быстро вошел в соглашение с местными помещиками, которые за все забранное у них в первые дни заявили очень скромные цены: пшеница 80 копеек, овес 80 копеек, рожь 1 рубль 20 копеек за пуд, а затем и заключили условия на дальнейшую поставку и зерна, и скота, причем цены за пшеницу до октября оставались 80 копеек за пуд, а с конца октября – 1 рубль 20 копеек за пуд пуд.

Управляющий имениями князя Сангушко предложил корпусному интенданту при условии, что мы поможем ему рабочими, поставить из экономии 80 000 пудов зерна по цене 1 рубль 20 копеек. А рекомендованный им еврей взял подряд на поставку скота по цене 3,50 рубля за пуд живого мяса, а с декабря – по 4,50.

Эти цены не только были намного ниже открытых внутри России, но и самый скот попадал к нам полновесным, не утрачивая ничего от истощения в пути. Я сказал, что все помещики шли нам навстречу. Но князь Сангушко явился исключением из них. Узнав об условии, заключенном с нами его управляющим, он телеграфировал ему: «Только такой дурак, как вы, мог уступить войскам зерно по рубль 20 копеек. Так как вы уже подписали условие, то разрешаю поставить по этой цене первые 20 000 пудов; остальные же 60 000 пудов разрешаю продать только по два рубля за пуд».

Когда корпусный интендант доложил мне об этой телеграмме князя, я, проверив свои права по реквизиции, дал предписание корпусному интенданту реквизировать 60 000 пудов зерна по условленной цене рубль 20 коп.

Одновременно мы вошли с ходатайством о немедленной постройке узкоколейной ветки от железнодорожной магистрали к Вышневцу. Бездорожье края требовало возможно быстрой постройки, но почему-то она затянулась, потратили массу времени на предварительные изыскания вместо немедленной прокладки, обходя местные преграды, и узкоколейка в 70 с небольшим верст длины была готова лишь через шесть с половиной месяцев. И это в той же армии, в которой ненадолго перед тем в один месяц были построены 50 верст ширококолейного пути на Сокаль.

Обеспечивая довольствие войск, мы одновременно деятельно готовились к переходу в наступление с тем, чтобы выставить австрийцев из пределов Волыни. Четвертого октября мы съехались с командиром 6-го корпуса на стыке между нашими частями и договорились о совместном переходе в наступление на 8 октября.

Корпусу предстояло атаковать укрепленную позицию, средний участок которой проходил через деревни Волица и Лопушно. Пятого были приглашены на совещание начальники дивизий и начальник артиллерийской группы, которая должна была подготовить прорыв. Как всегда, мы решили атаковать на всем фронте позиции, но прорыв наметили против д. Волицы, где было укрепление в виде тупого исходящего угла на протяжении около версты, подступы к которому были тщательно обрекогносцированы Генерального штаба капитаном Коноваловым (Германом).[327]

Еще в ночь с седьмого на восьмое пехота сблизилась с позицией противника на 300–400 шагов. Утром восьмого ударная группа артиллерии (один тяжелый дивизион, четыре батареи 34-й артиллерийской бригады и 7-й мортирный дивизион), пристреляв каждое орудие, перешли на поражение и вели против намеченного для прорыва участка напряженный огонь в течение почти двух часов, причем один мортирный дивизион израсходовал 2000 снарядов. Все у противника как бы замерло, и как только артиллерия передала «готово», пехота встала и, рубя проволоку топорами или перерезая ножницами, ворвалась в первую линию, безостановочно преследуя противника прошла все три линии окопов, пока не вышла на чистое поле с противоположной стороны.

Во избежание задержек в захваченных окопах, за атаковавшими частями следовали команды отборных людей под командой опытных офицеров, на обязанности которых лежало не допускать никого останавливаться и подбирать добычу, пока не будут пройдены все линии.

Удар был так стремителен, что австрийцы, забрасываемые ручными гранатами, убегали в полном беспорядке и не только дали нам возможность захватить Верещакский лес, по западной опушке которого проходит граница с Галицией, но оставили в наших руках 92 офицеров, 5600 нижних чинов пленными, 48 пулеметов, шесть бомбометов, два миномета и значительное количество вооружения и снаряжения.

Девятое число прошло спокойно, но уже десятого, с трех часов пополудни, австрийская артиллерия открыла по всему фронту корпуса ураганный огонь и вела его до самой темноты, выпустив, по подсчету наших артиллеристов, до 22 000 снарядов, однако в атаку австрийцы не переходили.