– Но если меня теперь насильно отправят домой, я наложу на себя руки.

Обе умоляли оставить их в армии, что они уже сжились с солдатской жизнью и будут служить до конца войны. На вопрос, как они попали в армию и как они, девушки, уживаются в такой постоянной, непосредственной близости с солдатами, они рассказали:

– Мы обе пошли по призванию, долго не знали, как осуществить наше намерение, но, наконец, нам удалось сговориться с солдатами, которые доставили нам сапоги, всю форменную одежду и, когда наступил день отъезда, спрятали нас в эшелоне, и мы благополучно доехали до полка. Что касается жизни в полку, то, конечно, сначала было очень трудно; пришлось поступиться некоторыми условностями жизни, но солдаты, при всей их внешней грубости, по-своему очень деликатны и берегут нас. Еще недавно мы как-то пришли на участок, находившийся под обстрелом, и вдруг слышим грубый голос старого солдата: «Что вы тут делаете, барчуки? Пошли вон, ведь тут стреляют». С офицерами труднее; многие сейчас вносят элемент ухаживания, и это подчас очень тяжело.

Обе умоляли оставить их в полку. Я невольно задумался, хотя ясно сознавал, что обе тут по глубокому убеждению и выслать их из армии – нанести им глубокое оскорбление, а может быть и погубить их. Но мои колебания были непродолжительны, и я им заявил:

– В Белостокском полку вам оставаться нельзя, я переведу вас в 5-ю батарею 13-й артиллерийской бригады в команду телефонистов.

Обе в один голос воскликнули:

– Нет, в телефонисты мы не пойдем, мы хотим остаться в строю.

– Отказа я никакого не приму, вы будете в команде телефонистов и назначаться дежурными к наблюдателям в передовых окопах; будете по телефону передавать их наблюдения; сами скоро выучитесь наблюдать и будете оказывать нам ценные услуги. Затем прощайте, официально я не буду знать о вашем существовании, но если бы с вами что-нибудь случилось, пишите прямо мне, и я найду способ вам помочь и уберечь вас.

К декабрю 1915 года 7-я армия и ее штаб были перевезены на Галицийский фронт. Командующим 7-й армией был назначен генерал-лейтенант Щербачев. Предполагался прорыв австрийского фронта в районе Бучача, самый прорыв возложен на 7-ю армию, усиленную 22-м корпусом; стоявшая южнее 9-я армия должна была поддержать ее своевременным переходом в наступление.

Все мы, сознавая важность задачи, возложенной на 7-ю армию, растянули свои расположения до предела, так что она могла занять район всего в 25 верст по фронту, а следовательно, для усиления удара, могла эшелонировать часть своих корпусов в глубину.

Для развития успеха после прорыва в распоряжение главнокомандующего Юго-Западным фронтом были подвезены: гвардейская группа (1-й и 2-й гвардейские корпуса) и пять кавалерийских дивизий.

Таким образом, на лицо были все данные, чтобы рассчитывать на успех, но исполнители не учли ни времени года, ни трудности передвижения и подвоза по невылазной грязи. Удар получился скороспелый и как легко дался первый успех – захват первой линии австрийских окопов, после чего произошла задержка, так также легко задержавшиеся части были выбиты обратно.

Не удалось и наступление 9-й армии, мы понесли очень большие потери (до 43 000 человек) и вынуждены были отойти на свои прежние места.

Конец декабря и первые месяцы 1916 года мы провели на своих позициях. Корпус занимал по фронту 51 версту, так что приходилось назначать батальонные участки в две – две с половиной версты по фронту. Чтобы добиться на важнейших участках скрещивания артиллерийского огня, пришлось прибегнуть к дроблению, и большинство батарей на позициях были в два орудия.

Несмотря на столь растянутое расположение, я не оставил мысли спрямить фронт корпуса и постепенно накапливал войска к правому флангу 13-й дивизии к р. Икве напротив д. Лосятино. Подготовку удара возложил на вернувшегося после ранения к дивизии ее начальника генерал-лейтенанта Михелиса.[330]

Внутренняя жизнь в корпусе шла полным ходом, часть была вполне укомплектована; благодаря предыдущим успешным боям, число пулеметов втрое превышало штатное; число австрийских патронов достигло нескольких миллионов штук. Орудия частью исправлены, частью заменены новыми. Но главное, настроение было твердое, все были уверены, что с переходом в наступление мы вновь вернем все нами сданное при отходе с Карпат в свои пределы.

Одно меня глубоко огорчало, да и не меня одного, весь корпус скорбел о тяжелом заболевании всеми любимого и уважаемого начальника штаба Владимира Петровича Лазарева. Он работал до конца, не покладая рук, пока не свалился совсем. Пришлось его эвакуировать. Несмотря на то что его на руках вынесли в сани, он при проезде через д. Колодно посетил стоявшие там два госпиталя и прислал подробный отчет об их состоянии и нуждах.

Недуг его не поддался лечению, и в феврале 1916 года Владимир Петрович скончался, но я успел еще перед его кончиной поздравить с производством «за боевые отличия» в генерал-лейтенанты.

Мы торжественно отпраздновали Рождество и встречу нового 1916 года. К молебну и ужину помимо чинов штаба были приглашены: весь медицинский персонал, уполномоченные и сестры милосердия, находившиеся поблизости Вышневца.

После молебна я провозгласил здравие и благоденствие державному вождю государю императору, а затем благодарил всех за дружную, настойчивую работу и выразил уверенность, что в наступающем году победа вновь вернется к нам, и если наши союзники так же беззаветно пойдут навстречу нам, как мы идем к ним, то наступивший Новый год будет не только годом победы, но и годом почетного мира.

В начале 1916-го произошла перемена высшего командования на нашем фронте. Генерал-адъютант Иванов был назначен состоять при особе Его Величества; главнокомандующим Юго-западным фронтом – генерал-адъютант Брусилов; командующим 7-й армией – генерал Каледин.

Возвратившись однажды от графини Шуваловой, я нашел у себя на столе телеграмму: «Петроградская Георгиевская дума в заседании своем 18 февраля единогласно постановила о награждении вас и, по вашему представлению, начальника 34-й дивизии генерал-лейтенанта Гутора орденом Св. Георгия III степени».

Это было наградою за бои 31 августа и октябрьские сражения 1915 года.

Почти одновременно мне был присужден английский орден Бани,[331] присланный английским королем для награждения им того из генералов Русской армии, в действиях которого в период августа – октября 1915 года было проявлено наиболее решительности и энергии.