Выругавшись, он выдернул себя из задумчивого состояния. Человеку стоит заботиться о своей шкуре и ночью тоже, а если позволять вниманию расплываться, из этого не выйдет ничего хорошего. По крайней мере, он не остановился и даже не замедлил шага. Сделав еще несколько шагов, он тонко улыбнулся и пощупал клинок своего кинжала. Ветер вздыхал, проносясь по улице, и затихал; свистел по крышам и затихал вновь; и в этих коротких промежутках он мог расслышать слабый хруст шагов, который преследовал его почти с того самого момента, как он вышел из дворца.

На следующем перекрестке он свернул вправо, тем же равномерным, неспешным шагом, затем внезапно распластался спиной к воротам конюшни, которая находилась на самом углу. Широкие ворота были закрыты и, очевидно, заложены изнутри на засов, но запах лошадей и конского навоза висел в морозном воздухе. Гостиница на той стороне улицы была тоже заперта на все замки, окна темны и закрыты ставнями; единственным звуком, помимо завывания ветра, был скрип ее раскачивающейся вывески, которую он не мог толком разглядеть из-за темноты. Никто не увидит то, чего ему не надо видеть.

Он был предупрежден за мгновение звуком шагов, ускоренных в попытке не дать ему скрыться из вида слишком надолго, а затем из-за угла осторожно высунулась голова в капюшоне. Но, разумеется, недостаточно осторожно. Его левая рука метнулась под капюшон, схватив человека за горло, а правая в то же время нанесла привычный останавливающий удар кинжалом. Он наполовину ожидал, что на том окажется кираса или кольчужная рубашка, и был готов к этому, но сталь легко погрузилась на добрый дюйм под грудину незнакомца. Он не знал, почему этот удар парализует легкие человека, так что он не может закричать, пока не захлебнется собственной кровью, но он знал, что бывает именно так. Однако этой ночью у него не было времени ждать. Если гвардейцев не видно, это еще не означает, что так и будет впредь. Резким движением он хрястнул головой незнакомца о каменную стену конюшни с достаточной силой, чтобы размозжить череп, а затем еще раз воткнул в него кинжал, погрузив по самую рукоятку и чувствуя, как клинок скребет по позвоночнику.

Его дыхание оставалось спокойным – убийство было просто делом, которое необходимо делать время от времени, здесь не от чего было возбуждаться, – но он поспешно опустил труп на снег, привалив к стене, и присел рядом на корточки, вытирая лезвие кинжала о темную куртку мертвеца и засунув левую руку под мышку, чтобы стянуть перчатку, обшитую сталью с тыльной стороны. Вращая головой, он следил за обоими концами улицы, одновременно ощупывая в темноте лицо незнакомца. Колкая щетина под пальцами сказала ему, что это был мужчина – но и только. Вообще-то для него не было разницы, окажись это хоть женщина или ребенок – некоторые глупцы не понимают, что у детей тоже есть глаза, чтобы видеть, и языки, чтобы рассказать о том, что видели, – однако он надеялся обнаружить там усы, или нос картошкой, или что-нибудь еще, что пробудило бы его память и сказало бы ему, что это за человек. Проведя рукой по рукаву мертвеца, он обнаружил толстое сукно, не слишком тонкое, но и не особенно грубое, и жилистую руку, которая могла принадлежать и писцу, и возчику, и лакею. Короче говоря, любому, так же как и куртка. Обыскав тело, он порылся в карманах, найдя деревянный гребень и моток веревки, которые отбросил в сторону. У пояса мертвеца его рука задержалась. Там висели кожаные ножны, пустые. Ни один человек на земле не смог бы вытащить нож после того, как клинок Ханлона нашел его легкие. Разумеется, у незнакомца была веская причина держать свой кинжал вынутым из ножен и просто идя по ночным улицам, но все же первое, что приходило в голову, – это что тот намеревался воткнуть его кому-то в спину или перерезать глотку.

Это была, однако, лишь минутная пауза. Не теряя времени на размышления, он срезал кошелек незнакомца под связывавшей его тесемкой. Вес монет, которые он высыпал себе в руку и тут же сунул в свой карман, сказал ему, что там не было золота и даже скорее всего ни одной серебряной монетки, но найденный кошелек без денег заставит тех, кто найдет тело, подумать, что перед ними жертва грабителей. Выпрямившись, он натянул перчатку и, помедлив лишь момент, чтобы засунуть в ножны свой клинок, вновь зашагал по покрытой грязной кашей мостовой, настороженно всматриваясь вокруг и прижимая кинжал к боку под плащом. Он не расслаблялся, пока не оказался в нескольких кварталах от мертвого тела, да и тогда не позволил себе расслабиться слишком сильно.

Большинство людей, узнавших об убийстве, примут версию об ограблении, доказательства чего он оставил, но не те, кто послал этого человека. То, что он шел за ним от самого дворца, означало, что его послали, но кто? Он был совершенно уверен, что любая из Морского Народа, захотевшая воткнуть в него нож, превосходно справилась бы с этим сама. Родня, как бы она ни беспокоила его самим своим присутствием, держалась вроде бы тихо и скромно. Правда, именно те, кто хотел избежать лишнего внимания, скорее всего и прибегли бы к помощи наемного ночного убийцы, но он ни разу не обменялся больше чем парой слов с кем-нибудь из них и, несомненно, ни разу не пытался их пощупать. Айз Седай казались более вероятным вариантом, однако он был уверен, что не сделал ничего, что могло возбудить их подозрения. Однако у кого-нибудь из них могли быть собственные соображения, чтобы желать его смерти. С Айз Седай никогда нельзя сказать наверняка. Бергитте Трагелион – глупая девка, по-видимому, действительно считающая себя персонажем из легенды, а может быть, и действительно настоящая Бергитте, если когда-либо была настоящая Бергитте; но она вполне может счесть его угрозой для своего положения. Она, может, и ходит по коридорам в этих своих штанах, покачивая бедрами, как настоящая шлюха, однако взгляд у нее холодный. Эта может приказать перерезать человеку глотку, даже глазом не моргнув. Однако больше всего его беспокоила последняя из видевшихся ему возможностей. Его собственные хозяева были не из тех, кто очень-то доверяет людям, да и самим им не всегда можно было особенно доверять. А леди Шиайн Авархин, которая ныне отдавала ему приказания, как раз и послала вызов, вытащивший его этой ночью на улицу. Туда, где его почему-то поджидал этот парень, чтобы пойти за ним с ножом в руке. Он не верил в совпадения, что бы ни говорили об этом ал'Торе.

Мысль вернуться во дворец промелькнула и пропала в мгновение ока. У него было припрятано кое-какое золотишко; он мог подкупить стражу у ворот с такой же легкостью, как любой другой, или просто приказать, чтобы их открыли и выпустили его наружу. Но это означало бы, что остаток своей жизни он должен был постоянно посматривать за спину, и любой подошедший к нему на расстояние вытянутой руки мог оказаться посланным убить его. Впрочем, это не очень отличалось от той жизни, какую он вел сейчас. Не считая уверенности, что рано или поздно кто-нибудь подсыпет яду ему в суп или воткнет нож ему в ребра. Кроме того, это вполне могла оказаться и эта каменно-глазая девка Бергитте. Или какая-нибудь Айз Седай. Или, может быть, он все же чем-нибудь оскорбил кого-то из Родни. В любом случае, никогда не помешает быть осторожным. Его пальцы сомкнулись на рукоятке кинжала. В настоящий момент жизнь была хороша, у него было всего вдоволь и полно женщин, достаточно впечатленных или напуганных капитаном гвардии, чтобы быть уступчивыми, но жизнь в бегах всегда предпочтительнее смерти здесь и сейчас.