как шлюха в трансе? Тебе этого не светит на это Рождество, приятель, но ты не беспокойся — твоя подружка не останется внакладе. Она прехорошенькая. Ее киска паутиной не зарастет».

***

На следующий день настроение в кубрике старшин стало унылым. Цайтлер и Френссен попробовали было запустить несколько витиеватых замечаний, но тщетно. Перепалка между койками стихла, и даже Дориан погрузился в свои мысли. Все осознали трудности, которые ожидали нас впереди.

Командир выждал до обеда, чтобы озвучить свои соображения — как проникнуть через Гибралтарский пролив. Он сделал это в своей обычной выматывающей душу манере. Как будто он в первый раз собирал в кучку свои мысли по этому вопросу — будто бы он не провел уже долгие часы в размышлениях и разработке плана, исправляя его, взвешивая и оценивая шансы за и против.

«Мы войдем под покровом темноты — подойдем в надводном положении насколько возможно ближе. Наверняка будет много посудин, от которых придется отворачивать».

Посудины — это значит эсминцы и патрульные катера, добавил я втихую.

«Затем мы просто погрузимся и продрейфуем через пролив».

Я удержался от восклицания и постарался выглядеть так, будто все понял. Продрейфовать — ну разумеется, это ведь самый новый способ.

Командир смотрел куда-то в пространство. Его молчание означало, что он исчерпал свои запасы информации.

Дрейф… Не самый привлекательный из терминов, подумал я. Само звучание этого слова производило в моем желудке сосущее ощущение, но кто я такой, чтобы оспаривать постановление Дельфийского Оракула?

Второй помощник, чье владение выражением лица было менее эффективным, чем у меня, моргнул несколько раз, как будто на него напал нервный тик. Казалось, он задает вопрос Командиру своими ресницами.

Командир же просто откинулся назад и две-три минуты изучал подволок.

«Дело в том, что в проливе есть два течения — поверхностное течение, которое направлено из Атлантического океана в Средиземное море, и глубинное противотечение, которое идет в обратном направлении». Он выпятил нижнюю губу и сидел так, уставившись в стол. «Довольно сильное течение», — добавил он. Слова были брошены нам, как кость, которую мы должны были теперь грызть.

Нет ничего проще: мы погрузимся и позволим поверхностному течению пронести нас через пролив безо всякого шума и с минимальным расходом топлива или ампер-часов. Легко и просто, если вы знаете, как это делать!

Правила игры теперь требовали, чтобы мы тоже выглядели так, будто нам скучно. Ни кивка головы, ни взмаха ресниц, никаких признаков удивления.

Командир снова выпятил нижнюю губу и медленно кивнул. Стармех отважился на кривую ухмылку.

Увидев ее, Командир вздохнул и спросил неожиданно официальным тоном: «Ну что, Старший Механик, все ясно?»

«Да, господин Командир!» Стармех энергично кивнул, как будто что-то меньшее было бы в этой ситуации невежливым.

Последовала ожидаемая пауза. Командиру требовался антагонист, адвокат дьявола. Стармех был готовым добровольцем на эту роль. Он всего лишь почесал свой подбородок, но этого было достаточно, чтобы указать на определенные опасения. Хотя все глаза мешали Командиру повернуться к нему, он просто наклонил свою голову как черный дрозд, просматривающий траву в поисках червячков. У него не было намерений подчеркнуть свои сомнения — он просто намекнул на их существование. Этого было достаточно на сей момент. Старый профессионал выжидал своего часа. Он неплохо изучил своего начальника.

Кают-компания разыгрывала эту пантомиму добрых две минуты. Затем Командир решил, что прошло достаточно времени. «Ну, Стармех?»

Стармех несколько раз двусмысленно покачал головой, прежде чем выдать свою эффектную фразу: «Мои поздравления, господин Командир. Великолепная идея».

Я был весь наполнен обожанием. Любые сомнения, которые у меня оставались насчет нервов Стармеха, просто исчезли.

Но игра Командира тоже была великолепно отточенной. Никакой видимой реакции. Он просто искоса смотрел на Стармеха. Легкое поднятие его левой брови выражало легкую озабоченность.

Стармех, казалось, не подозревал о пристальном взгляде Командира. С мастерским выражением невозмутимости он обхватил руками колено и уставился непорочным взглядом в подволок.

Как раз когда стала подступать скука, появился дневальный. Даже персонажи из-за кулис появлялись в нашей комедии точно в нужное время.

Суп пошел по кругу. Молча мы управлялись со своим ложками и пережевывали пищу.

Мне на глаза попалась муха. Она прогуливалась по выразительно раскрытым губам на портрете Командующего. Жаль, что она не может сделать этого на самом деле, посреди патриотической речи. «За Фюрера и — а-апчхи!» — когда она заскочит внутрь и пощекочет его гортань… Наша муха могла списаться на берег в Виго, но преодолела соблазн поселиться в Испании. Она не покинула корабль — никто не покинул корабль. Мы все были на борту, включая муху, даже хотя это было единственное живое существо, которое могло приходить и уходить, как ему заблагорассудится. Нет, как и мы, подчиняющиеся военно-морским законам, муха была эффектно лояльна, непоколебима и в радости, и в горе, вполне заслуживая официальной благодарности.

В носовом отсеке похоже был в самом разгаре обеденный концерт. Приглушенное пение проникало через дверь в переборке возносилось до крещендо, когда дверь открывалась.

Шейх Абдул, распутный старый вояка,

Имел новую девушку каждую ночь в году.

А когда больше никого не оставалось,

Он удовлетворял себя с гомиком.

По раскаленным пескам Сахары ковыляла

Старая бедолага-сифилитичка.

Он выпростал свой разгоряченный банан,

И вскоре она уже умоляла — еще!

«Арабская неделя», — прокомментировал Командир. «Наверное это потому, что мы направляемся на юг».

***

Бокштигель разбудил меня посреди ночи.

«На левом траверзе Лиссабон, лейтенант».

Я скользнул в свои физкультурные тапочки и поднялся наверх лишь в рубашке и брюках. Моим глазам потребовалось время, чтоб привыкнуть к темноте. Командир был на мостике.

«Вон там».

Я ничего не разглядел на траверзе, кроме слабого мерцания над горизонтом.

«Лиссабон», — снова послышался голос Командира.

U-A очень медленно качалась с борта на борт. Двигатели, работавшие на двух третьих максимальных оборотов, издавали монотонный и настойчивый гул.

Я стоял на деревянном настиле мягко качающегося мостика, положив руки на влажное и вибрирующее железо обноса, уставившись на восток. Бледное зарево едва видимо отделяло море от неба.

Я непроизвольно сглотнул. По какой-то причине пятно света слово «Лиссабон» чуть не заставили меня всхлипнуть.

Вернувшись в свою койку, я стал слушать болтовню сменившихся с вахты старшин. «Лиссабон — это ведь довольно большой город». — «Почему же тогда нет затемнения?» — «Они же нейтральны, идиот!» — «Никаких налетов, сирен, бомб, карточной системы — это звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой». — «Я едва могу припомнить, как выглядел Берлин до войны. Все эти цветастые вывески, загорающиеся светом