кода она встретила меня на станции Савенай… Бог знает, где она достала автомобиль. Она не давала мне говорить, потому что знала, что я приду в ярость, она просто вела машину как маньяк. «Tu as per? Не беспокойся. Если мы увидим военную полицию, я нажму на газ. Эти типы всегда промахиваются».

Я вспоминаю утро перед нашим отходом. Симона, поджигающая волосы на моем правом бедре горящей сигаретой: «Это прекрасно пахнет, совсем как у поросенка». Она дотянулась до отороченного мехом ремня, зажала конец между своим носом и верхней губой, изображая усы, посмотрелась в зеркало и скорчилась от смеха. Потом она надергала пух из одеяла и запихала себе в нос и в уши.

Урок немецкого: «Я в вашем распоряжении — я здорова — je suis d'accord — и я очень счастлива с этим — об этом — как ты говоришь? J'ai envie d'etre совращена. А ты, ты Scheisskerl! [44] Ты обделался, ja? Ты слишком тупой, чтобы быть милым. Ты должен ласкать меня — здесь, в этом месте. В этом нет ничего хорошего, tu ne fais que jouer au piano. Я очаровательна, не правда ли? Что тебе больше нравится, моя грудь или твоя грудь? C'est drôle, эти волосы на твоей груди. Drôle de garcon, toi!» Она затряслась от смеха. «Ты становишься жирным — je t'assure — ты становишься жирной дубиной. А теперь я тебе кое-что спою…» и она поет игривую песенку на французском.

И все это актерская игра? Все это притворство? Ответ Ла Бауль на вызов призрака Мата Хари?

А еще утро нашего отхода в море…

Симона с поникшими плечами неподвижно сидит у стола, заплаканные глаза не отрываются от меня, губы полуоткрыты и видна полупережеванная масса булочки, масла и меда.

«Ну-ка давай, ешь!»

Послушно она начинает жевать. По щекам ее скатываются слезы. Одна повисла на кончике носа. Слезинка была мутной — я это почему-то особенно заметил. Это наверное была соль. «Давай-ка доедай, будь хорошей девочкой». Я схватил ее за шею, как кролика, взъерошив вверх ее волосы обратной стороной ладони. «Давай, ешь. Нет нужды беспокоиться, я обещаю тебе».

Я был благодарен ей за толстый белый свитер с вывязанными косицами. Это дало мне возможность сказать хоть что-то. «Как удачно, что ты закончила этот свитер вовремя — мне он понадобится. Там в море будет чертовски холодно».

Симона подыграла мне. Она громко засопела. «Эта шерсть — просто чудо. От нее остался вот такой маленький клубочек». Она раздвинула большой и указательный палец, чтобы показать мне — насколько маленький. «Méme pas pour quatre sous. Ты хорошо относишься к своим свитерам на флоте? Seras-tu fidèle à ton свитер — ты будешь ему верен?»

Она снова зашмыгала носом, сдерживая вздохи и смеясь сквозь слезы. Она старалась быть отважной. Она знала — наш поход не будет пикником. Никто не скажет ей ничего, как это могло бы быть в случае с женой подводника, и все же она знала всегда, когда подлодка не возвращается вовремя. Случайные сведения? Нет, всегда была сотня легальных способов узнать правду. Матросы, бывшие завсегдатаями кафе, больше не появлялись. Французские уборщицы в квартирах, где постояльцами были немецкие моряки, знали, когда команда уходила в море и когда, основываясь на прошлом опыте, они должны были вернуться. В целом всегда было слишком много разговоров. И все же, и все же…

Тепло разлилось во мне. Это не было искусной игрой актрисы, ты, подозрительный подонок! Никто не смог бы так хорошо сыграть. У меня перехватило в горле.

Старые бретонские часы прозвонили шесть тридцать, но они спешили на десять минут. Мы находились в неверном временном пространстве. Водитель приедет за мной через десять минут. Симона занялась моей курткой. «У тебя здесь пятно, mon petite cochon».[45]

Она усердно принялась тереть его.

«Это не прогулочный пароходик, ты же знаешь».

Я мог вспомнить каждое сказанное нами слово. «Я пойду с тобой в шлюз». — «Нет, ты не можешь. В любом случае, он охраняется». — «Pas de problème — я достану пропуск медсестры. Je veux te voir sortir». — «Пожалуйста, не делай этого, это будет неудобно. Ты знаешь, когда мы уходим — ты сможешь увидеть нас с побережья через полчаса». — «Да, но такими маленькими. Comme une allumette[46]».

Снова это слово. Замершее в красно-желтом спичечном коробке. Я сфокусировал свою память, поймал объект щупальцами воспоминания: столик для бриджа с коричневыми ожогами от сигарет на бледной столешнице из сливового дерева. Теперь было совсем просто вызвать в воображении узор напольных плиток, которые выглядели как трехмерные кубики или негативные геометрические углубления, в зависимости от того, на что сначала натыкался глаз, на черную или на белую плитку…

Снаружи заскрипели тормоза. Через мгновение проблеял звуковой сигнал. Водитель, береговой артиллерист, был одет в серую полевую форму.

Симона провела пальцами по новому свитеру. Она снова сделалась такой маленькой по сравнению со мной, такой маленькой, что мой подбородок касался ее темени.

«Твои ботинки — почему они должны быть такими большими?»

«Они на пробковой подошве и с набивкой. Кроме того…» Мое краткое замешательство было отогнано ее улыбкой и взглядом детского любопытства. «Кроме того, они должны быть достаточно просторными, чтобы можно было легко сбросить их в воде». Я быстро заключил ее голову в своих ладонях и погладил ее волосы. «А теперь не сердись — ты же сама спросила!» — «Твой чемодан, куда ты поставил свой чемодан? Ты видел, что я для тебя упаковала? Маленький пакет — ты обещаешь мне не открывать его, пока ты не будешь в море?» — «Я обещаю». — «А ты будешь носить свитер?» — «Каждый день, а ночью я буду поднимать вверх воротник и мне будет казаться, что я с тобой».

Все очень прозаично, благодарение Господу.

«Тебе нужны полотенца для рук?» — «Нет, на борту они есть. И вынь половину мыла. ВМФ снабжает нас мылом для морской воды».

Я посмотрел на часы. Автомобиль ждал уже пять минут, а нам нужно было еще забрать Стармеха. Если бы это все уже прошло, подумал я. Быстро вниз по садовой тропинке, вдыхая скипидарный запах сосен. Открыть калитку, повернуться, захлопнуть ее. C'est tout. Fini![47]

***

Вечерний свет был просто роскошным. Темнота наступила быстро. Последний луч дневного света дрожал в нашей кильватерной струе.

Командир прочистил горло. «Ну, Крихбаум, как все это вы находите?»

«Обещающе, господин Командир». Мичман отвечал кратко — почти слишком кратко, пожалуй.

Через полчаса Командир отослал меня и впередсмотрящих вниз. Он и Крихбаум остались на мостике вдвоем, явный знак того, что мы приближались к периметру