смертью резидента. Курфюрст считает себя обязанным царю в Эльбингском деле, обещает искать случая оказать царю такую же услугу и называет себя его другом, братом и союзником[636]. Петр отвечал письмом от 19 апреля, в котором также называет курфюрста другом и братом (в официальных грамотах это название тогда не употреблялось). Об ответе на это письмо Ф. А. Головин, кажется, напоминал царю, о чем можно заключить из следующих строк в письме Петра к Головину 2 марта: «Хъ курѳирсьту отпишу на будушую почьту, для того надабна подумать; а нынѣ, за многимъ писмомъ, не успѣлъ»[637]. Но ответил Петр только 19 апреля. Царь не сомневается в расположении курфюрста, вспоминая взаимное личное словесное обязательство, скрепленное рукопожатием обоих государей во время пребывания Петра у курфюрста в 1697 г. Это напоминание царь счел подходящим в настоящих обстоятельствах, когда желательно было привлечь курфюрста к союзу против Швеции. Вероятно, намек на действия против Швеции следует видеть в заключительных не совсем ясных строках письма, где говорится «о некоторых дѣлех к пользе обоих стран»[638].

XL. А. А. Матвеев в Гааге

Всего более зорко в области внешних отношений Петр следил за делами своего будущего врага — Швеции и за делами своих союзников — Августа II и Дании, а также возможного союзника в будущем — курфюрста Бранденбургского. Но так как дела этих ближайшим образом интересовавших его держав самым тесным образом соприкасались и переплетались с делами других европейских государств, то кругозор Петра естественным образом расширялся, и внимание его распространялось на все европейские отношения, на первый взгляд, казалось бы, довольно далекие от Швеции, Дании и Польши. Сведения о событиях в Европе продолжал ему давать Виниус; но с началом 1700 г. он имел лучшего осведомителя в лице русского посла в Голландии, окольничего А. А. Матвеева, приехавшего из Берлина в Гаагу в конце января 1700 г. Кроме обычных официальных отписок в Посольский приказ[639], Матвеев с еженедельной почтой пишет еще лично Петру, к которому он был близок, а также время от времени к Ф. А. Головину, с которым он был помимо официальных отношений еще и в дружеских связях. Последнему он сообщает свои мысли и желания, рассчитывая на осуществление их через ходатайство Головина перед царем и не решаясь просить царя непосредственно.

Жизнь в Гааге, как видно из его писем к Головину, не была особенно приятной для Матвеева и тяготила его по двум причинам. Во-первых, он находил ее невеселой. «Жизнь моя, мой милостивый государь, — пишет он Головину от 9 февраля, — зело здесь многоскучная и многоскорбная. Гравенгага, яко вашей милости, моему государю, самому крайнее известно, самой скучной город, и люди зело не человеколюбны, к дарам ласковы и к приезжим малое любительство имеют». Наряду с неприветливостью жителей его удручает дороговизна в Голландии, а между тем он очень издержался в таком дальнем путешествии, получает слишком мало жалованья и не может создать себе обстановки, достойной царского имени, которое он представляет, и этот ощущаемый им недостаток средств был второй причиной, почему жизнь в Гааге казалась ему такой невеселой. «Наймы дворовые, — читаем в том же его письме, — несказанно, мой милостивый государь, каковы дороги. С великою ходьбою едва… до мая месяца двор мог нанять, а нарочитые по 700 и по 800 на год рублев московскою монетою. А едучи с домишком чрез дальней путь, до конца истощился. А жалованье мне на здешнее пребывание учинено против зде пребывающих иных министров самое малое; чем год проживать, ум мой не достигнет. А с деревнишек вряд отправлять надлежащие великого государя подати, а не свои избытки. А какие мои прибытки и на них изнурения, паче самому тебе, моему милостивому государю, известно».

Ему приходится отступать перед другими послами и опасаться, как бы не быть перед ними «в нищете и посмеянии». Шведский посол на наем помещения, на экипажи и на представительство получает годовой дачи по 12 000 ефимков, цесарскому «амвою» (envoyeґ) идет по 500 талеров в месяц, и для цесарского посольства куплен собственный дом. «А мне чем с ними равняться при таком любопытном народе, помыслити ей-ей нечем, разве деревню продать, и тое, мой государь, кто купит ныне?» Андрей Артамонович просит Головина ходатайствовать перед царем, чтоб он повелел прислать денег, хотя бы на покупку кареты и на корм лошадям, «чтоб не на стыд при здешнем моем пребывании было житье мое и от скудности моей какой непорядок его, государеву, высокодержавному имени». В Гаагу всегда приезжают различных государств послы и посланники, и надобно отправлять по чину посольскому визиты и контравизиты. «А у меня того нет, в чем выехать. А коли и случай зовет, все найму я отправляю, а здесь и княжеские министры тем удовольствованы и не по одной имеют карете», получая на эту статью расхода по 300 и по 400 рублей. Он просит об том не для своей прихоти, а ради всякой чести и к повышению царского имени. «А тебе, моему премилостивому государю, известно, что Гаага — комит (comitus) или соединение имеет всех в себе наций послов в резиденции и аглинского короля повселетное прибытие в Гаагу. А мне разве в затворе сидеть перед всеми?»

Но Петр не баловал своих послов, был глух к их просьбам о деньгах на расходы по представительству, держа их в скудости, и предпочитал перекладывать казенные расходы на их собственные карманы.

Жалуясь на скуку, на недостаток отпускаемых казенных средств, на отсутствие своих и на необходимость прибегнуть к продаже деревень, Матвеев вел, однако, в Гааге открытую жизнь, совершенно на манер западноевропейских дипломатов, и, в отличие от прежних московских посольских обычаев, делал визиты и контрвизиты, принимал у себя знатное общество и устраивал еженедельные ассамблеи. «Во время той же бытности его посольской в Гравенгаге, — читаем в его известном уже нам „Статейном списке“, — он, посол, обхождение свое имел всегда, как с их высокомочествы с господами Статами (т. е. депутатами от провинций), с генералы их войск и с министры, так и с приезжими из иных государств, с принцами и с другими изящных фамилий особами, как для государственной чести, так наипаче же для предосторожности его царского величества высокого интересу, особливо по объявлении и по начатии у Российской короны с Свейскою войны, по часту в доме своем чествовал их столом у себя, понеже при таковых случаях всегдашные ему, послу, открывались нужные ведомости. Взаимно же и он, посол, как от них, господ Статов, по случаям, так и от чужестранных послов и министров… и от других