Сундук Питера Клэра собран. В подарок всем музыкантам оркестра, чтобы скрасить их долгие часы в погребе, он покупает новые свечи, которые светят ярче и сгорают не так быстро.

При расставании с Королем ему в руки дают полотняный мешочек, перевязанный бархатной лентой.

— Развяжите его и суньте туда руку, — говорит Кристиан.

Питер Клэр делает, как ему велят, и нащупывает рукой множество мелких предметов, не то морских ракушек, не то монет, но на самом деле ни то и ни другое.

— Пуговицы! — говорит Король. — Я сам собрал их для вас. В минуты волнения перебирайте их, и это вас успокоит. Иные из них ничего не стоят, иные довольно ценные, и вы можете их продать, но я вам не советую. Все вместе они представляют собой нечто большее, чем отдельные составляющие, я хочу, чтобы именно так вы запомнили и меня — чем-то большим, нежели то, чем я вам казался.

Питера Клэра ждет карета. Король Кристиан на мгновение сжимает его в объятиях, последний раз смотрит в его глаза цвета летнего неба.

— Запомните, — говорит Король Кристиан, — моя вера в ангелов никогда не угаснет!

В нескольких часах езды от Копенгагена на спокойных водах Каттегата покачивается корабль под названием «Святой Николай».

Питер Клэр стоит на палубе рядом с капитаном «Святого Николая» и в ожидании ветра смотрит на небо.

— Странное море, — говорит капитан, — совсем черное, как во время шторма, и вместе с тем совершенно спокойное. Мальчишкой меня учили, что чувствовать свет — одна из первейших задач хорошего моряка, но порой оказываешься в таких условиях, что разобраться очень трудно.

— И сейчас условия именно таковы?

— Да. Сейчас северный ветер с легким запахом дождя, но я не знаю наверняка, чего от него ждать.

Холодно. Земли не видно, и у Питера Клэра такое чувство, будто они вступили в другое время года, будто вернулась зима и безмолвный Каттегат может медленно превратиться в лед и положить конец их плаванью. Судно слегка покачивается, обвисшие паруса похожи на заснувшие воздушные создания, разговоры команды явственно слышны в полном безветрии.

Лютнист спускается вниз и ложится на свою койку. Его мучает боль в левом ухе. При малейшем напряжении мысли она усиливается, поэтому мозг не в состоянии сосредоточиться на чем-то одном и постоянно перескакивает с предмета на предмет.

Питер Клэр засыпает, и ему снится Англия. Он прибывает в Уайтхолл занять место при дворе Короля Карла. Его приводят к Королю, который, как ему говорили, порой испытывает затруднения в произнесении слов, которые хочет сказать. Не смея ни заговорить, ни шелохнуться, он вежливо ждет, а Король тем временем пристально рассматривает его лицо, как рассматривал Король Кристиан в ту ночь, когда лютнист прибыл в Росенборг. Затем он вдруг отдает себе отчет в том, что Король старается заговорить или говорит, но не может сказать, потому что он, Питер Клэр, ничего не слышит. И монолог (или предполагаемый монолог) продолжается в полной тишине.

Корабль плывет не в Англию. Порт назначения «Святого Николая» — Хорсенс в Ютландии.

В мыслях Питера Клэра живет лишь один образ, Эмилия Тилсен, и к ней он сейчас направляется.

Она стоит не перед вольером в лучах солнца, а в погребе возле клетки с курами. Она отводит взгляд от копошащихся в пыли голодных кур, поднимает к нему лицо, и в никогда не рассеивающейся тени погреба ее волосы, от природы не темные и не светлые, кажутся темнее. Ее взгляд говорит: «Питер Клэр, что вы собираетесь делать в этом мире?»

Он не знает. Но верит, что узнает, если только доберется туда, где она сейчас находится. Если же он ее потерял, то, видимо, так никогда этого и не узнает. И, так и не узнав, доживет до старости.

Пока он грезит на своей койке, северный ветер начинает наполнять спящие паруса, и капитан приказывает команде «Святого Николая» развернуть судно по ветру. Питер Клэр чувствует, что судно поворачивается, слышит плеск воды о борт и дивится тому, что всякий раз, когда он оказывается в море, его ум постоянно балансирует между надеждой и страхом.

Уже почти ночь, когда «Святой Николай» входит в порт Хорсенса.

Охваченный внезапным беспокойством, что он опоздал — на день или на час — и Эмилия уже уехала или вышла замуж за другого, Питер Клэр сообщает капитану, что немедленно отправляется в Боллер и что его сундук следует отправить следом за ним.

— Боллер недалеко, — говорит Питеру Клэру капитан, — почему бы вам не дождаться утра, когда мы сможем найти для вас коня?

— Нет, я отправлюсь прямо сейчас, — отвечает тот, — так я доберусь до Боллера к рассвету.

Капитан предупреждает, что ночью дороги в Ютландии могут быть опасны, и предлагает ему переночевать на корабле, но слух вновь изменяет лютнисту, и слова капитана звучат для него как шум, похожий на треск разрываемой ткани. Чтобы остановить боль, Питер Клэр зажимает ухо рукой, кивает капитану, делая вид, будто слышит его, затем прощается с ним и без дальнейших церемоний исчезает в темных улицах небольшого городка.

Питер Клэр идет при свете луны, серебрящей гонимые ветром облака, и, стараясь победить острую боль в левом ухе, напевает мелодию песни, которую он начал сочинять для Эмилии, да так и не закончил. Вскоре он чувствует, что боль утихает, а песня неожиданно обретает продолжение, продолжение без слов, но отмеченное некоей неожиданной красотой.

Питер Клэр знает, что надо остановиться и записать мелодию, но не хочет останавливаться. Ему уже не холодно. Он нашел скорость, которая его не утомляет. Он думает о милях, так долго отделявших его от Эмилии, о расстоянии, несравненно большем, которое невозможно преодолеть даже словами, написанными на бумаге, и которое в эту лунную ночь сокращается, покоряется шаг за шагом его тенью, его волей. Он даже почти осмеливается верить, что будущее, в поисках которого он приехал в Данию, совсем близко, что с наступлением дня оно откроется перед ним. Не замечая, что он делает, но полный решимости спешить навстречу рассвету, Питер Клэр начинает бежать.

Несколько позднее он думает, что, если бы он не бежал, а шел спокойно, никто бы не услышал его приближения. Он не знает, что на него нашло — ведь впереди была целая ночь, — отчего он пустился бежать, как ребенок. Но именно звук бегущих шагов привлек на дорогу двух незнакомцев. Он видит, что они стоят там перед низкой, покосившейся лачугой. Стоят и смотрят, как он приближается, и он снова переходит на шаг.

В бесформенных одеяниях, не то ночных рубашках, не то плащах, они вполне могли бы сойти за привидения, если бы не длинные тени, отбрасываемые луной на дорогу. Питер Клэр продолжает идти до тех пор, пока не оказывается рядом с ними — на этом его воспоминания обрываются. Он не может как следует вспомнить этих людей, не может сказать, было ли там двое мужчин, или мужчина и женщина, заговорили они с ним или нет. Впоследствии он уже не сомневается, что что-то все-таки было сказано, но знает он и то, что слова их уже никогда не всплывут в его памяти. Вот все, что она сохранила: его бег, внезапное появление незнакомцев, затем медленное пересечение расстояния между ним и тенями на тропе. И тишина.