7. Район E не имеет особого юридического статуса, но представляет собой гетто. В нем созданы альтернативные городским неформальные институты – контроля, обмена и безопасности. Полиция обходит его стороной. Этот район существует относительно автономно от города (остальные жители говорят о нем как о «городе в городе»), но при этом встроен в общегородское разделение труда.

Район E – пример того, что Джон Ло называет феноменом «вложения» или «инклюзии»: относительно устойчивый объект, который является неотъемлемой частью другого объекта, но при этом герметично замкнут и отделен от остального целого, становясь условием его возможности [Ло 2015].

Район D – пример сетевого анклава.

Мы можем выделить в истории нашего утопического острова-мегаполиса конкретные точки бифуркации, моменты негомеоморфных преобразований, возникновения новых сцепок и расцеплений, в которых ядро устойчивых отношений сначала формировалось, а затем трансформировалось. Однако как быть с городами, которые вообще не имеют выраженного ядра устойчивых отношений – ни внутренних, ни внешних? С городами, которые ежечасно «пересобираются», перемещаясь в сетевом пространстве (а порой – и в пространстве географическом)? Чтобы ответить на эти вопросы, нам потребуется дополнить различение географического и синтаксического пространства еще одним концептом.

Джон Ло говорит в этой связи о «текучих объектах» и пространстве потоков:

Таким образом, мы можем говорить о текучих городах – городах в пространстве потоков – не в том случае, если конституирующее их ядро устойчивых отношений сформировано «внешними» связями, а в случае, если это ядро в принципе не является устойчивым, но находится в процессе непрерывной (однако последовательной) трансформации. Такие города мы ранее предлагали называть «метагородами» [Вахштайн 2014]. Впрочем, эта тема еще ждет своего часа.

Радикальная лейбницевская реконцептуализация пространства фокусирует внимание на изменчивости объекта, его гомеоморфных и негомеоморфных преобразованиях, но пока не помогает решить задачу пересборки городского Левиафана: город для нас по-прежнему есть множество «пространственных» элементов Х (тогда как «городское пространство» оказалось сведено к множеству отношений между этими элементами и элементами других множеств). Здесь необходимо задать социальной топологии вопрос: всякий ли объект пространства сетей находится также и в евклидовом пространстве? Иными словами, говорим ли мы исключительно об объектах одной топологической природы?

Начнем с простого примера. Кафе возле музея-заповедника «Коломенское» обладает устойчивым ядром отношений. Одни отношения описываются географически (кафе «близко» к парку и «недалеко» от метро), другие – связывают официантов, менеджеров, поваров и поставщиков продуктов (социологи предпочитают именовать такие отношениями «организационными»). Каждая дисциплина – география, социология, экономика, юриспруденция и даже химия (когда дело доходит до размораживания и готовки) – посредством своего собственного теоретического словаря выделяет и описывает одно подмножество релевантных отношений, игнорируя остальные. «Социологическое» кафе будет довольно сильно отличаться от «географического». При этом заведение сохраняет свою идентичность до тех пор, пока необходимый минимум связей остается неизменным. (Некоторые из этих отношений закреплены официально: в американских ресторанах, к примеру, повара не имеют права начинать приготовление блюда до тех пор, пока оно не заказано – практика «готовки впрок» автоматически превращает «ресторан» в «кафетерий» – что, конечно, не мешает поварам всячески обходить данное ограничение.) Отказ подавать бизнес-ланчи или смена основного поставщика, скорее всего, не приведут к смещению кафе в пространстве сетей, а вот взрыв бомбы на террасе, видимо, станет негомеоморфным преобразованием.

Как быть с курением? Табачный дым – весьма аморфный, но все же материальный объект. Его отсутствие или наличие – Ло сказал бы «включение» (enrollment) или «введение в действие» (enactment) [Ло 2015] – может стать значимым для конститутивного ядра данного конкретного заведения. Кафе, в которых на террасах все еще можно курить, существенно изменили свою целевую группу, ценовую политику и даже архитектурный облик – пришлось устранить все конструкции, связывающие террасу со зданием, чтобы она формально стала частью улицы. Как выяснилось, «курящее» и «некурящее» кафе – это два топологически разных объекта.