— Понимаю. Почему вы считаете, что обязаны уехать?

— Есть причины. Отвечу… если вы мне скажете, кем на самом деле приходитесь рэте Итвене. Вы же — родня?

— Как догадались? Только не говорите про фамильное сходство.

Шедде усмехнулся:

— Конечно, не буду. Она узнала вас на старом семейном портрете. Не в обиду, но за последние двадцать лет вы мало изменились…

— А, старые портреты… я думал, ифленцы их сожгли.

— Не все. Так кем же вы ей приходитесь, хозяин Каннег? М?

— У рэтаха был старший брат, а у него — большая семья и обширные владения в южных долинах. Когда рэтах удачно женился на Танерретской наследнице, то перевез в столицу почти всю семью. Включая брата, его жену и дочерей. Я же остался управляющим поместьем, потому-то мы с ней раньше никогда и не встречались. Любопытно было познакомиться. Так что выходит, я рэте Итвене двоюродный брат. Хоть и старше почти вдвое.

— И верно, иногда ответы лежат на поверхности.

— Где она, кстати? Там опасно?

Опасно ли? Когда Шедде покинул дом в Верхнем городе, там было полно очень расстроенных своим опозданием гвардейцев.

— Не думаю. Там сейчас, наверное, людно. Но зная Темершану… стоит проверить.

Он поднялся, внезапно подумав, что мысль-то здравая. Что надумает Темери, когда поймет, что Кинрика не спасти, так же, как и Нейтри? Что она сделает?

— Погодите! — Хозяин Каннег тоже поднялся, отставив в сторону свою кружку. — Вы еще не ответили на мой вопрос.

— А, это…

Отвечать не хотелось, но врать Каннегу, когда он только что спас тебе жизнь — было бы неправильно.

— Вы слышали про семейное проклятие Ифленских Императоров?

— Да, конечно.

— А знаете, как семья императора в результате решает проблемы престолонаследия?

Каннег, замер, нахмурился, перебирая в уме варианты, к чему бы та Хенвил вдруг перевел разговор на эту подозрительно отвлеченную тему. И неизбежно пришел к правильному выводу.

— Вы — подставной наследник.

Осталось только подтвердить кивком.

Каннег вздохнул:

— Бедная девочка. Конечно, после вашего отъезда я присмотрю тут… по мере сил.

— Благодарю.

— Что же, многое становится понятно. Кроме одного: вам не двадцать лет, и вы не кажетесь калекой, который чудом выжил после пыток…

Хозяину Каннегу было не чуждо любопытство. Но рассказывать ему о родовом проклятии императорской семьи и его последствиях было куда проще, чем тому же мирному горожанину Роверику. Каннег воин, лидер мальканского сопротивления. Он не станет попусту тебя жалеть и не изменит свое отношение, даже услышав неприятную правду — потому что, как и сам Шедде, привык судить о людях по их делам, а не по чужим сплетням.

— Лет с четырнадцати я знал, что меня ждет. Некоторое время даже гордился тем, что я — защитник будущего императора. А в двадцать вдруг понял, что хочу жить. У меня даже был друг, который пообещал мне, что умирать я буду не в императорских покоях среди причитающих баб, а на нашей с ним лодке.

— Достойное решение.

— Ради бастарда другого решения никто искать не стал бы. Кроме нас с тем другом. Мы… многое смогли узнать. Но однозначного ответа не было. И тогда я решил искать помощи у этхаров. Их магия чужда магии сиан, снять проклятие они не могли, но вживили мне в левую руку саруги. Камни делают меня невидимым для проклятия, но… как мне потом уже объяснили, оно все равно витает где-то около. Так что достается всем, к кому я успел привязаться. Вот и выходит — дальние путешествия, посольства в чужих странах — мой выбор.

— А сейчас что изменилось?

— Сейчас? Императрица должна была родить этой зимой. И нет причин считать, что что-то пошло не так. Зная императора, он обязательно должен озаботиться тем, чтобы не умереть раньше меня. Хотя я все-таки надеюсь, что он просто заинтересовался саругами. Ну что, вы идете?

Забраться на лошадь оказалось той еще задачей. И ехали они потом удручающе медленно. Шедде не отрывал взгляда от цитадели — над ее башнями дым уже почти развеялся, значит, так или иначе, там тоже все закончилось.

Близилось утро, и близилась победа.

Хозяин Каннег

Когда-то давным-давно и далеко-далеко отсюда один маленький мальканский мальчик мечтал о дальнем путешествии в далекие чудесные края. Таком, чтобы можно было, потом, вечерами, у камина рассказывать друзьям и родне о причудливых растениях, неведомых животных, странных народах и обычаях. Мальчик был уверен, что так и будет: ведь его семья была богата, а родители крайне редко возражали его желаниям. Но однажды все заканчивается, даже время беспечных мечтаний.

Для Каннега это время наступило в пятнадцать лет. Тогда ему сказали: твоя судьба — стать хозяином всего немаленького родового владения, включающего усадьбу, несколько деревень и обширные щедрые виноградники. Он должен был учиться управлять всем этим хозяйством, разбираться в виноделии и торговле. Хорошая, спокойная судьба.

В то время он горько сожалел, что согласился на нее. Хотя потом, со временем, почти убедил себя, что некоторым детским мечтам лучше оставаться мечтами.

Ифленец, что ехал сейчас рядом с ним, примерно в том же возрасте узнал, что вся его жизнь нужна их Императору только для того, чтобы сохранить жизнь его собственному, тогда еще не родившемуся, ребенку.

Что должен был чувствовать мальчишка, которому сказали, что его предка кто-то когда-то проклял, и теперь ему осталось жить от силы лет шесть?

Что бы сделал сам Каннег, если бы вдруг эта новость оказалась адресована ему? Так же покорно смирился бы, принял бы это как данность?

Чеор та Хенвил умудрился сделать, чтобы его запомнили не как подставного наследника шлема со звездой, а как путешественника, первооткрывателя новых земель и как успешного посла в Коанеррете. Он за жалких полгода стал хорошо известен в Тоненге, причем, с его именем многие связывают надежды на изменение жизни к лучшему. Да, чеор та Хенвил — личность выдающаяся…

Выдающаяся личность покачивалась в седле, иногда придерживая поврежденную руку, поглядывая на дым над цитаделью. Он сказал — наместник погиб. Значит, за эти два-три дня, что остались до прибытия ифленского флота, ему предстоит еще и похоронить брата.

Парень обречен. Но держится так, словно у него впереди еще как минимум пять жизней.

Кажется, многое становится понятным. Все эти разговоры, что он холоден к женщинам и руководствуется только доводами разума. Что он — ловкий политик, и что ради достижения цели может пойти на любые жертвы. Да, все это объяснимо, если учесть, что он с юных лет учил себя не чувствовать и не следовать душевным порывам…