трипаносомоз, а по-научному – болезнь Шагаса. Триатомовые клопы предпочитают юг США, селятся возле домашних животных и в норах грызунов.

Они кусают человека вокруг глаз и в губы, после чего появляется сыпь, сердцебиение, одышка и тошнота, означающие практически неизлечимую болезнь… и потому в ареалах их обитания спят под пологом. Поездка серьёзно расширила мои представления о «членистоногих беспозвоночных трахейнодышащих».

В США говорят, что поголовье клопов победили металлические кровати, по гладким ножкам сложно забраться наверх. Но клопиный интеллект преодолел засаду металлических кроватей – клопы ползут на потолок, откуда удобно падать на добычу.

В Америке есть даже колыбельная: «Sleep tight, don’t let the bed bugs bite…» – «Спи крепко, не давай клопикам себя кусать…» Ни мне в СССР, ни мужу в Индии никто не пел в детстве ничего подобного, и поскольку клопы охотятся к пяти утра, пришлось изменить режим – работать ночью и спать днём.

Морильщик в противогазе с бочкой непредсказуемой химии был опасен для 90-летней маман и 15-летней кошки, и мы занялись самодеятельностью. Наглухо заклеили вентиляционные решётки, чтобы не удружить соседям, и обклеили двери липкими лентами от мух, перекрыв доступ в соседние комнаты. А ещё завалили полы рекомендованной Интернетом полынью.

Русское народное средство развлекло кошку, но на американских клопов не произвело ни малейшего впечатления. Тогда муж купил пароочиститель, похожий на оружие четвёртого тысячелетия, и пропарил им всё, что попалось под руку. Не помогло.

После этого забрызгали комнату из баллончика, на котором гарантировалась безопасность для людей и домашних животных. Для клопов это действительно оказалось безопасным, но я чуть не откачнулась. Со страху мы переселялись из комнаты в комнату как в «безумном чаепитии», благо у нас их четыре, и впали в «клопофобию» – казалось, они везде, чесалось всё тело, включая мозг.

Я ловила себя на ощущении, что не вернулась домой, по-прежнему живу в гостинице и никак не обрету покоя на родной постельке. Но тут в глубинах англоязычного Интернета муж накопал, что клопам страшна единственная безопасная для людей и кошек вещь – диатомическая земля или диатомическая соль, используемая для фильтрации пива, изготовления сахара и косметики.

Дрожащими от волнения пальцами я набрала телефон фирмы, промышляющей волшебным веществом. Усталый голос диспетчера спросил:

– Женщина, вам сколько мешков отгружать?

– Один маленький мешочек.

– У меня все мешочки по полтонны.

– А поменьше нельзя? Видите ли… Диатомическая земля убивает клопов…

Меня послали матом.

Завоз полтонны диатомической земли в нашу немаленькую квартиру казался слишком экстравагантной идеей даже на фоне клопоистерии, при которой мало что кажется экстравагантным. Это лихо смотрелось бы в качестве арт-проекта на биеннале современного искусства под названием «Клопы прилетели», но перед нами стояли иные задачи.

Тут в Интернете обнаружилась сухая французская косметическая маска с содержанием диатомической соли. Рабочий день подходил к концу, но я умолила сотрудницу привезти пластмассовое ведро кило на два. Кроме диатомической соли туда входили соль Мёртвого моря, эфирные масла лимона и чайного дерева.

Покрыв комнату слоем омолаживающей маски, мы поместили клопов в жёсткие условия косметического салона, в аромате которого способны выжить только женщины. Запах стоял такой, что меня до сих пор трясёт при упоминании Мёртвого моря и чайного дерева, но мы, тьфу, тьфу, тьфу, победили!

Описываю это «хозяйке на заметку», в надежде, что диатомическая земля или соль обрушат в России опасный аллергичный, непонятно как и кем лицензируемый клопоморный бизнес. И это будет главным сувениром нашей поездки в Нью-Йорк.

Победив клопов, мы с мужем отправились на пензенский Гуманитарный форум «Провинция», который вёл Александр Гордон. Когда-то мы с Александром работали на ТВ-6 – я сидела в ток-шоу «Я сама», а он делал программу «Нью-Йорк, Нью-Йорк».

Тогда я предлагала Александру сняться в главной роли так и не состоявшегося фильма по моему роману «Визит не старой дамы». Герой книги, эмигрант, приезжал в Москву из Нью-Йорка встретиться с компанией одноклассников, переодевшись женщиной; но Гордон отказался – он сам ставил в тот момент «Бесов».

Вагонное застолье в Пензу мы начали с обсуждения Манхэттена, но на мои критические тирады Александр мотал головой и отвечал, мол, нет, вы не видели настоящего Нью-Йорка. Но когда повествование дошло до ввалившегося в номер полуголого мексиканца, радостно подтвердил, что да, это был кусочек настоящего Нью-Йорка!

А на вопрос, зачем уезжал в Нью-Йорк, Александр ответил:

– Молодой был! Два года ушло на понимание, что сделал глупость, и восемь на то, чтобы вернуться. В отличие от вас, я застал тот Манхэттен, в котором можно было бомжевать на доллар в день; тот Манхэттен, на который администрация Рейгана в целях экономии бюджетных средств вышвырнула сумасшедших, закрыв психушки. Те, кто не имел родных, осели на Бродвее попрошайничать, потому что не выжили бы в маленьких городках. И я часами наблюдал, как параноик гоняет шизофреника, а имбецил отнимает монетки у олигофрена. Сейчас Нью-Йорк вполне причёсанный город, а тогда на улицах был чистый постмодернизм…

Слава богу, я не попала на тот Манхэттен, мне хватило и нынешнего. И если рассматривать его как туризм, то это напрасно потраченные деньги – в нём нет драматургии, он набит чем попало и не рассортирован как мусорный ящик. Как ни верти его, как ни пытайся структурировать, в нём не найти ни золотого сечения, ни тонких настроек, ни архитектурного шика, ни позитивной энергетики.

Большинство манхэттенских эпизодов кажутся виденными в других местах в лучшем исполнении, и потому перед поездкой нельзя посещать страны, в которых экономическое процветание помножено на культурное. Тем более Нью-Йорк застраивали без ярко выраженного центра, и отсутствие точки сборки законсервировало его в формате лагеря переселенцев.

Это ощущение дополняет ощущение случайности и неукоренённости местных жителей по горизонтали и по вертикали, и против этого бессильны как деньги, так и технологии безопасности, поскольку закрепляют не они, а небо сверху и закон внутри. И потому увиденное показалось так и не обжитым новыми хозяевами, а архитектура небрежно насыпанной сверху и готовой скатиться с улиц как горох.

На Манхэттене, через который я пыталась увидеть Америку, во всём, начиная с архитектуры и кончая интонированием голосов, оказалось намного меньше нюансов и оттенков, чем в любом другом, виденном мною до этого месте. Он остался в памяти шумным ульем для понаехавших, зачищающих в себе прошлое и фальшиво улыбающихся своему будущему; а его базовый вкус прилип к губам шершавостью картонного стаканчика с плохим кофе.

Я выходила из самолёта в аэропорту Кеннеди, держа представления о Нью-Йорке как сказочный стеклянный шар, спускающийся под Новый год на Таймс-сквер. Но он, выскользнув,