– Мы были детьми, – возразил я.

– А теперь уже не дети. Ты готов? Надевай шапку и перчатки. Наверху наверняка ветрено.

– Мардж…

Она уставилась на меня в упор.

– Сейчас я еще могу забраться наверх, – произнесла она тоном, не допускавшим возражений. – А после очередной химии – вряд ли. Но пока я в состоянии и хочу, чтобы ты поднялся со мной.

Дожидаться ответа она не стала: вышла из машины и направилась к стальной наружной лестнице, а я в нерешительности остался на месте. К тому времени, как я вступил на лестницу, Мардж уже успела подняться на шесть футов. И мне, конечно, не осталось ничего другого, кроме как карабкаться следом за ней. Если она устанет, если ослабнет или у нее закружится голова, я должен быть рядом. Так что меня подгонял страх за Мардж.

Она была права: хотя через каждые двадцать футов ей приходилось останавливаться, чтобы отдышаться, она все равно продолжала двигаться вверх, все выше и выше. Сверху я видел крыши домов, ветер доносил до нас запах дыма из труб. Хорошо, что я надел перчатки – холод стальных перекладин лестницы ощущался даже сквозь них, руки коченели.

Когда мы добрались до самого верха, Мардж осторожно, мелкими шагами направилась к тому месту, где я застал ее в ту страшную ночь, еще во времена ее студенчества. Я быстро шагнул к ней, чтобы поддержать, если у нее закружится голова, и обнял покрепче.

– Ты, наверное, продрогла, – сказал я.

– Говори за себя, – парировала она. – Я специально надела теплое белье.

– Отлично, – кивнул я. – Тогда двигайся ближе, буду греться от тебя.

Она придвинулась, и некоторое время мы смотрели на наш район с высоты птичьего полета. К вечеру сильно похолодало, сверчки и лягушки умолкли, слышался только негромкий шум ветра и шелест веток. И дыхание Мардж, хриплое и натужное. Насколько сильны ее боли?

– Помню, как ты нашел меня здесь пьяной в стельку, – заговорила она. – Вообще-то об этой ночи я мало что помню, кроме того момента, когда ты вдруг появился передо мной.

– Бурная выдалась ночка, – заметил я.

– Иногда я думаю, что случилось бы, если бы ты не приехал. Спрыгнула бы я все-таки? В то время я так страдала по Трейси, а теперь, оглядываясь назад, понимаю, что наш разрыв был даже к лучшему. Потому что я встретила Лиз. А с Лиз у нас все по-другому. Вообще. У нас все получается, понимаешь?

– Да. У вас есть то, о чем мечтают многие.

– Беспокоюсь я за нее, – призналась Мардж. – Она так старается помочь людям разобраться в их проблемах, полностью отдается работе, что на саму себя ее уже не хватает. И это меня пугает. Потому что я хочу, чтобы у нее было все хорошо. Чтобы она была счастлива. – Мардж всмотрелась в даль, словно пытаясь разглядеть будущее. – Хочу, чтобы когда-нибудь она встретила человека, который полюбит ее так, как я. Того, с кем она могла бы встретить старость.

В горле встал ком.

– Понимаю.

– Пока мы были в Нью-Йорке, она поклялась, что не станет никого искать. И я страшно рассердилась на нее. Мы поссорились, и мне потом было так стыдно. Точнее, нам обеим, но…

– Слишком много всего произошло в последнее время, – тихо напомнил я. – Она понимает это. С ней все будет хорошо. – Если Мардж и услышала меня, то виду не подала.

– Знаешь, что еще пугает меня?

– Что?

– Что Лиз потеряет связь с Лондон. Она ведь так любит малышку… Именно из-за Лондон мы решили завести своего ребенка. А теперь…

– Лиз навсегда останется частью нашей семьи, – перебил я. – Я сделаю все, чтобы она постоянно присутствовала в жизни Лондон.

– А если Лондон переедет в Атланту? – напомнила Мардж.

– Она все равно будет регулярно видеться с Лиз, – заверил я.

– Но ведь ты сам сможешь видеться с ней только по праздникам и раз в две недели по выходным, так? Ну, еще пару недель летом.

Я задумался.

– Честно говоря, не знаю, как решится вопрос с Лондон, – признался я. Вивиан стала более великодушной с тех пор, как узнала о Мардж. Вместе с тем она оставалась наименее предсказуемым человеком из всех, кого я знал, и я остерегался давать обещания, не будучи уверен, сумею ли сдержать их.

Мардж повернулась ко мне.

– Ты должен бороться за свою дочь, – настаивала она. – Лондон должна жить с тобой.

– Вивиан этого не допустит. И вряд ли суд встанет на мою сторону.

– Так придумай что-нибудь! Вот что я тебе скажу: девочке нужен отец. Посмотри на нас с папой. Хоть у него и слова лишнего не вытянешь, я всегда знала, что в глубине души он на моей стороне и всегда готов поддержать. Вспомни, как он повел себя, когда узнал о моей ориентации. Мы ведь даже в церковь ходить перестали! Он выбрал меня – не Бога, не общину, не других людей. И если тебя не будет рядом с Лондон, когда она окажется на перепутье, ей будет казаться, что ты бросил ее. Ты должен быть рядом – каждый день, а не просто время от времени. – Она помолчала, словно переводя дух. – И потом, Лондон уже привыкла, что теперь о ней заботится в основном отец, – добавила она. – А у тебя это прекрасно получается.

– Я стараюсь, Мардж.

Она вцепилась в мою руку, голос зазвучал почти свирепо:

– А должен стараться еще больше! Делать все, что потребуется, лишь бы остаться в жизни Лондон. И не как воскресный или отпускной папа, а как отец, который всегда обнимает ее, когда она плачет, поднимает, если она упадет, помогает делать уроки. Поддерживает на жизненном пути. Все это ей нужно.

Я смотрел на безлюдные улицы внизу, залитые галогеновым светом фонарей.

– Знаю. Надеюсь, я не подведу.

В воскресенье утром привезли елку, и первую половину дня мы с Лондон наряжали ее, развешивали на ветках гирлянды и советовались по поводу каждой игрушки. Днем я позвонил Мардж и Лиз, хотел узнать, не приедут ли они к нам, но подошедшая к телефону Лиз сказала, что они не смогут.

– День выдался тяжелый, – объяснила она. Второй сеанс химиотерапии Мардж состоялся в пятницу, на другой день после нашей поездки к водонапорной башне, и с тех пор я не виделся с сестрой. По словам Лиз, тошнота и боли на этот раз были настолько сильными, что Мардж едва могла встать с постели.

– Я могу чем-нибудь помочь?

– Нет, – ответила Лиз. – Твои мама и отец пробыли здесь почти весь день. Они и сейчас у нас. – Она понизила голос: – Твой отец… знаешь, мне кажется, ему слишком тяжело видеть Мардж в таком состоянии. Он постоянно ищет, что бы еще починить. Маме тоже нелегко, но она прошла через все это столько раз… Отец держится ради Мардж, но это стоит ему немалых усилий. Ведь они так ее любят…

Я вдруг задумался о том, что сказала Мардж той ночью на водонапорной башне, – об отце, который всегда рядом. До самого конца.